— Не я, Матвеюшка. Навь забирает. Вот эта… — Параскева подошла к новой работе, созданной из витиеватой коряги и отполированной до блеска Матвеем. В которой изобразил он Древо. По Параскиным рассказам, воспроизвёл мастерски строение славянского мира в виде «Древа жизни», где на нижнем уровне Навь — мир тёмный, где обитают духи предков. В покое и умиротворении, во владении Чернобога. Нечисть всякая, змии и духи под владением Мары. На среднем Явь — мир человеческий, с птицами и животными. А на верхнем Правь — остров небесный, обиталище богов.
— Твоё место в мире человеческом, а наше…
— Алёнка — моя дочь! Моя! Человек она…
— Посмотрим, Матвеюшка, как распорядятся боги. Так и будет! — сказала Параскева, пряча набежавшую на глаза слезу.
— Не согласен! В корне не согласен! Не отдам! — он схватил дочку и прижал к себе, закутывая в полы тёплого мехового жилета.
В дверь постучалась и тут же показалась на пороге Олеська, как чувствовала, что о ней говорят, крепко захлопнув за собой дверь. Холодный воздух опрометью пролетел по горнице.
— Я здесь! Пришла помогать. Няньку ждали?.. — снимая шапку, сказала она. Весело зазвенел её голосок и замолк в нерешительности. Больно лица у хозяев трагичные да заплаканные оказались. Необычно было видеть их такими.
— Я надеялась, что у вас хоть тишь и гладь. Мир да любовь. Счастье. Что стряслось-то, дядя Матвей? Параскева?
— Ничего, Олеська. Иди-ка сюда, — подозвал он, и Олеська, с подозрением взглянув на Параскеву, подошла к Матвею. — Не отдам! — повторил он, захватив в охапку и Олеську. Обе дочки, одна другой дороже, оказались зажаты в его объятьях. Не вздохнуть! Но молчком терпели. Как маленькая, так и большенькая.
— Сказала, что ненадолго я здесь. И Алёнка тоже ненадолго. Знай, Олеська. И ты — главная у Матвея надежда и опора. От тебя его жизнь зависеть будет.
— Как? Параскева, почему вы должны уйти?
— Да говорю ж! Не с этого мира я. Ты сама знаешь! И Алёнка человеческому миру не принадлежит.
— Прикольно. Но как-то не по-людски. Как можно вот так: дать всё, а потом всё отнять? — с пониманием поднимая глаза на отца, сказала Олеська.
— Вот! Даже девчонка понимает — не должно быть так! — слёзно подтвердил Матвей.
— Всё или ничего. Всё или ничего. Такой выбор предоставила я Матвею в тот день, когда вы гадать затеяли. И он согласился.
Матвей, сдерживая слёзы, сказал ей на это:
— Ты, Параскева, не открыла мне в тот день, что всё счастье, так легко обещанное, после забрать собираешься в одночасье, не спрашивая разрешения, — слеза одна за другой покатилась из глаз, лицо исказилось от боли переживаний.
Параскева подошла и обняла всю компанию руками, как птица крылами. Алёнка не плакала, понимала будто. Обнимая отцову шею, то растягивала губы в улыбке, то складывала дудочкой, отвешивая ему один поцелуй, за другим. Олеська смущенно стреляла туда-сюда глазами, сжавшись в комок в объятиях Матвея. Понимала, что не может, как Лёлька, но в тесноте она, не в обиде.
— Что за тайна? Ой, Панкрат, не знаю даже, хранить её или нет. Теперь, пожалуй, тайна — она только для тебя. А все остальные в курсях. Не вся деревня, слава Богу, но те, кого она касается.
— Так говори. Нечего меня в дураках держать. Во дворе мерз, ждал специально, пока Катька не уйдёт. Говори! — кинулся на Лизку Панкрат, словно собирался эту тайну вырвать силой, если добровольно не расскажет.
ebooksa