― Вот так… ― Аккуратным движением сковородки она переворачивает порцию яиц так, что расплавленный сыр оказывается снова сверху, и яйца пролетают по воздуху, чтобы приземлиться на мою тарелку рядом с тостами.
Когда Тео готовит… она чертовски крута. Это совершенно другой уровень уверенности.
Я набрасываюсь на яичницу и тосты.
― Ни хрена себе… ― говорю я с набитым ртом. ― Это невероятно!
Тео смеется.
― Это просто скрэмбл.
― Да, но это лучшие яйца, которые я когда-либо пробовал. Как тебе удалось сделать их такими вкусными?
Она фыркает.
― Думаю, все дело в сливочном масле, которое я использовала.
― И почему они такие пушистые? ― Я уничтожил всю порцию за четыре движения.
Тео снова розовеет, но выглядит довольной. Я учусь различать ее многочисленные оттенки румянца ― когда она расстроена, все ее лицо краснеет, а глаза наполняются слезами, но, когда она счастлива или только немного смущена, цвет остается только на щеках.
― Скрэмбл был первым блюдом, которое я научилась готовить, ― говорит она. ― Я готовила его для мамы, когда она работала в ночную смену.
― В какую ночную смену?
― Она была медсестрой, ― уточняет Тео.
― Да? А где она сейчас?
Я ожидал, что она скажет ― в Боке или где-нибудь еще, куда медсестры уезжают на пенсию. Но я должен был уловить легкое движение ее плеч и дрожь в голосе.
Слишком поздно я понимаю свою ошибку.
― Она умерла, ― тихо говорит Тео. ― Четыре года назад.
Четыре года, которые не притупили ее боль.
Это можно услышать… тоску в ее голосе. Настоящее горе.