Я иду следом и распахиваю тяжелую дверь. В сенях темно, но я точно знаю, где здесь что стоит, поэтому спокойно иду через сени к прикрытой двери.
В комнате топится печь. Альгидрас стоит, прислонившись к ней плечом.
– Озяб? – в голосе Всемилы слышится насмешка.
– Зачем ты пришла?
– Замириться с тобой хочу.
Мне и самой не нравится, как это звучит. Насквозь фальшиво. Альгидрас это тоже понимает. Он усмехается и трет подбородок о плечо, словно о чем-то раздумывая. Я жду, что он ответит, но он молчит.
– Расскажи мне о Той, что не с людьми, – внезапно говорит Всемила, и Альгидрас, наклонившийся поднять котенка, замирает.
– Зачем?
– Мне страшно, Олег, – голос Всемилы звучит устало. – Голос… Он всегда зовет. И никто, кроме Радима, не удержит. А ты вон все покои им узорами изрезал. Глядишь, ваши хванские боги смилуются над Златкой да пошлют ей дитя. Узоры же для этого, да? – Всемила говорит скороговоркой, и Альгидрас, напряженно слушающий ее речь, даже не успевает ни кивнуть, ни мотнуть головой. – И появится у них дитя. А Голос меня совсем заберет.
Я чувствую отголоски глухой безотчетной тоски, хотя после того, как Альгидрас рассказал о приступах Всемилы, думала, что страх – это единственное, что она должна испытывать. Но, видимо, это было с ней так давно, что страх уже прошел, остались тоска и безысходность.
– Что за Голос? – Альгидрас внимательно смотрит мне в глаза, и это раздражает. Причем не только меня, но и Всемилу. В этот момент я могу чувствовать эмоции нас обеих. Странное ощущение.
– Голос, – горько говорит Всемила и начинает разматывать пуховый платок.
Мои руки привычно касаются мягкого пуха, расстегивают деревянные пуговицы. Я вижу, что Альгидрас нервничает, наблюдая за тем, как раздевается Всемила. С чего бы? Но сама Всемила этого не замечает. Ей просто душно.
– Голос, – задумчиво повторяет она. – Он всегда рядом. Только и ждет, когда Радим отвернется. Он кричит. Всегда кричит!
Я обхватываю себя за плечи.
Альгидрас опускает котенка на пол и тоже обхватывает себя за плечи, он смотрит на Всемилу исподлобья и осторожно спрашивает:
– Что он кричит?
– «Моей будешь», – шепчет Всемила, глядя на то, как полыхает в печи огонь.
– Всегда одно и то же? – негромко спрашивает Альгидрас.
Всемила устало кивает и озирается по сторонам. Я мимоходом отмечаю скатерть на столе, расшитую красными цветами, глиняный горшок на подоконнике, вязаную занавеску. Все это скользит перед взором Всемилы словно в замедленной съемке, и я чувствую, что ее мир меняется. Вместо усталости приходит страх, привычный, неотвратимый.