Возьми номерок

22
18
20
22
24
26
28
30

— Что? Он был ужасен на том ужине, мама. На вечеринке он был самодовольным и покровительственным. Мне все равно, разбито у него сердце или нет.

— Ну, ты не можешь винить мужчину за то, что он немного потерял рассудок перед тобой… ты… это ты… — Она складывает полотенце для посуды, придавая лицу серьезное выражение.

— Что это значит? — спрашиваю я, чувствуя себя странно от этого замечания, потому что это не то, что я обычно слышала от своей матери.

Она качает головой и машет рукой.

— Ну… мы с Кэрол всегда хотели, чтобы вы с Нейтом были вместе, поэтому думаю, что она расхваливала тебя перед ним, как я расхваливала его перед тобой. Я уверена, что после всех его неприятностей в Калифорнии, он думал, что вернется домой и воссоединится с тобой. Потом ты появилась с Дином, который выглядит так, будто в Голливуде ему были бы рады гораздо больше, чем когда-либо Натаниэлю, и он, как я подозреваю, потерял голову. Тебя ведь трудно не заметить, Нора. Ты просто находка.

— Я? — хриплю я, когда ее слова обрушиваются на меня как тонна кирпичей. Никогда не слышала, чтобы мама говорила обо мне так… никогда.

— Очевидно, — раздраженно говорит она, наливая себе кофе, который я приготовила ранее. — Ты успешна и независима. Ты красива без особых усилий, и, честно говоря, я этому завидую. Кроме того, ты креативна и разбираешься в бизнесе — смертельно опасная комбинация. Не говоря уже о том, что открываешь вторую пекарню и запускаешь франшизу. Я недооценила всю ту тяжелую работу, которую ты проделала. Дин заставил меня прозреть, рассказав о тебе на нашей юбилейной вечеринке. Ты сделала то, о чем другие только мечтают, тыковка.

Святые угодники, я попала в сумеречную зону.

Элейн Донахью действительно слушала. Видимо, фиктивное свидание с Дином все-таки имело положительный эффект. Моя мама почти гордится мной. И, может быть, немного завидует?

Слова застревают в горле, когда я задаю вопрос, который в последнее время часто приходит мне на ум.

— Мама, почему ты перестала работать в «Мэри Кэй»?

Она крепко сжимает свою чашку и бросает на меня непонимающий взгляд.

— У меня появилась ты. — Она говорит это четко, как будто другого ответа быть не может.

— Я знаю, но ты же могла совмещать. — Я нервно провожу руками по бедрам, боясь, что это изменит направление нашего разговора, но мне нужно понять эту часть прошлого моей матери, поэтому я продолжаю настаивать. — Женщины по всему миру работают и рожают детей. А ты, насколько я могу судить, прекрасно справлялась со своей работой. Мне всегда было интересно, почему ты уволилась и не пыталась совместить.

— О, тыковка. — Она задумчиво смотрит на меня, садится на табурет рядом со мной. — Честно говоря, я так и планировала. Мне нравился тот розовый «Кадиллак». — Она тихонько смеется, ерзая на месте. — Но мы изо всех сил пытались забеременеть, а когда ты проходишь через нечто-то подобное, вполне естественно, что твои приоритеты меняются.

Мои губы раздвигаются.

— Ты никогда не говорила, что боролась с бесплодием.

Она отмахивается от меня и дует на свой кофе.

— Тогда об этом не говорили, но да, мы много лет боролись, чтобы завести тебя, и много лет после твоего рождения пытались завести еще одного. Я всегда хотела троих детей, но этого так и не случилось. Когда врач сказал нам, что больше ничего нельзя сделать, все было кончено. Я знала, где должна быть.

— И где? — спрашиваю я, пытаясь смириться с тем фактом, что это глубоко личная вещь, которую моя мать хранила в себе всю мою жизнь.