Опасности со стороны лесного зверья здесь, на опушке леса, возле машины, в которую в любой момент можно спрятаться, она тоже не ожидала. Да и гнать кабанов на стрелков должны были совсем с другой стороны, далеко от этого места.
Отца Кира тоже нисколько не страшилась – ведь он не мог при всех ударить ее, угрожать тоже не осмелился бы. Скорее наоборот, именно здесь и именно в этом окружении Кире легче вести переговоры с отцом. Ведь при своих товарищах он не сможет переступить черту, показаться в их глазах домашним тираном.
При коллегах, друзьях отец стремился оставаться милым, добродушным и даже кротким по отношению к своим «девчонкам» – как он называл мать, сестренку Гелю и ее, Киру.
…Лес на рассвете был чудесен – лучи солнца пробивались сквозь листву, пахло травами, мхом, лесными цветами… Еще чем-то горьковато-сладким, болотным. Пели птицы – они только что, с рассветом, проснулись и затеяли утреннюю возню.
Все, все вокруг было наполнено какой-то безмятежной, тихой благодатью. Да, в общем, и сама охота вдруг показалась Кире не такой ужасной. Ну что ж, это типично мужская забава. Некий кровавый ритуал, понятный лишь посвященным. Искупительная жертва. Пусть эти мужчины резвятся, раз им так приспичило!
И отец, родной отец на фоне лесной благодати вдруг тоже показался Кире каким-то новым, другим. А что, если он и правда исправится, подавит в себе то нехорошее, звериное, что раздирало его долгие годы?..
Пока собирались, обсуждали грядущую охоту, толковали о диспозиции – отец нет-нет да и поглядывал на Киру. Вполне добродушно, внимательно смотрел, с ноткой надежды во взгляде, что ли… «Он, наверное, хочет меня разжалобить, – догадалась Кира. – Хочет просить о чем-то. Ну ладно, постараюсь его выслушать. В конце концов, большой плюс, что он пошел на переговоры, а не уперся рогом, как тот же Виктор, тети-Лидин муж. И можно, наверное, в чем-то пойти отцу навстречу… Ну, хотя бы не лишать его жилья совсем. Пусть уж как-то выплатит матери половину стоимости дома… В сущности, он – не конченый злодей, что-то человеческое должно в нем оставаться. Непонятно лишь, что сломало его и заставило стать изувером… Может, его к психологу? Может, его получится вылечить? Хотя психов на службу не берут. А тот полицейский, как его… Который людей расстрелял из табельного оружия? Нет, нет, отец не псих, но он точно какой-то сломанный, как и я. Кто-то или что-то его сломало. Может быть, он переживал из-за смерти своей матери? Из-за ее самоубийства. Или самоубийство – все-таки только слухи?..»
Он всю жизнь желал ей добра. Хотел сделать ее лучше, хотел, чтобы она выросла человеком. Чтобы она выбилась в люди.
В люди-то Кира выбралась, но человеком, видимо, так и не стала.
Приехала и принялась ломать-крушить семью. Вплоть до того, что его, родного отца, собиралась вышвырнуть на улицу, голым и босым. И ведь у нее, у шантажистки, это получилось бы, она, во-первых, не последним человеком уже стала, да и жених ее, Тимофей, – тоже со связями, опытом; он не только в бухгалтерских этих, экономических делах шарил, но и в юриспруденции неплохо разбирался. Помог бы с превеликим удовольствием добить тестя… А во-вторых, у Киры, судя по всему, были какие-то видеозаписи. Она ведь на телефон сняла кое-что… Конечно, снятое – не самый страшный криминал, но сейчас время такое, что все должно быть безупречно, иначе позор на весь мир. Выложит Кира эти записи в Интернет – и все, начальство, при всей любви и уважении к нему, к Игорю Гартунгу, пинком его под зад. Пусть хоть сто раз «нарушение неприкосновенности частной жизни», но давление общественного мнения еще никто не отменял.
И обижаться на начальство за пинки никак нельзя, оно не виновато, что защищать не станет. Просто время такое. Должна быть полная и абсолютная безупречность.
Невыносимо другое. Родная дочь – а обращается с ним, с отцом, как с преступником. Знала бы, каково ему, сироте, на этом свете жилось!
…Мама никогда не наказывала маленького Игоря, но она его и не ласкала.
Молодая женщина жила лишь своими чувствами. Сначала она переживала, что отец ее ребенка бросил ее, так и не женившись, затем – что никому не нужна… А потом, несколько лет спустя, нашла себе нового мужчину, этого Ковалева – и влюбилась в него до такой степени, что вообще обо всем на свете забыла.
И это выглядело странно. Мама обязана любить только его, его одного – Игоря, единственного сына, но вместо этого она рвалась куда-то на сторону, подальше от дома.
Не злая, но равнодушная. Нежная, но холодная. Мама выглядела по-своему красивой, правда, чуть располнела в последние годы. Переживала из-за этого, боялась, что никто ее больше не полюбит. И это при всем при том, что рядом с ней жил самый настоящий преданный рыцарь, ее Игоряша!
Так вот. Мама, которая всегда страдала из-за того, что никак ей не найти мужчину, готового быть с ней рядом, совсем голову потеряла из-за этого самого Ковалева. Полностью растворилась в новом чувстве. Бегала к Ковалеву в строительное общежитие (где жил ухажер), пропадала там днями и ночами, о сыне почти не вспоминала.
Игорь, подросток к тому времени, вроде и самостоятельным уже стал, сам по хозяйству все мог сделать. И постирушку затеять, и картошку себе на обед сварить… Но еще – не настолько взрослый, чтобы смириться с маминой нелюбовью.
А мама словно совсем забыла о нем. До такой степени, что даже денег не оставляла – чтобы ту же картошку купить или там новые штаны вместо тех, что совсем прохудились. Не нарочно, нет! Но тем обиднее – совсем, совсем забыла о сыне… Если бы не соседи по коммуналке (Игорь с матерью в коммуналке жили, то бишь в доме барачного типа), время от времени кормившие его, мальчик бы просто умер от голода. Он подрабатывал, да – то грузчиком, то на рынке продавцам помогал, но разве эти копейки спасали…
Да и не в деньгах дело.
ebooksa