***
— Все-таки надо было остаться на денек в горах, — сказала Назифа, придерживая Гришу под руку.
— Ерунда, дойду, — ответил он и сморщился от боли. Ногу еще сильнее раздуло и стало казаться, что скоро лопнет кожа.
Они возвращались в Груфу. В лучах заходящего солнца вечерние облака стали розовыми, а тени убегали далеко вперед. Ур нес лирров в бурдюке и насвистывал какую-то мелодию, легкая улыбка не сходила с его лица.
— Расскажи что-нибудь из своей жизни, — попросила Назифа. — Мы про тебя почти ничего не знаем.
Юноша задумался на пару секунд, потом улыбнулся и заговорил:
— В пятнадцать лет батюшка гувернера французского ко мне приставил. Марсель Дюбуа его звали. Хоть и франтоватый был французишка, а самым крепкий оказался. Уж как только я его не доводил: живую жабу в тарелку с овсянкой подкладывал, парики сажей посыпал, у башмаков пряжки срезал, в флакон духов козлиную мочу подливал.
— А как ты у козла мочу собирал? — заинтересовался Ур.
— Не важно, — отмахнулся Гриша и продолжил. — Так вот. Чтобы я ни делал, не жаловался он батюшке и меня не ругал. Будто и не было ничего. Только на дочку поварихи — Настасью беспрестанно глядел и томно вздыхал. А с Настасьей мы крепко дружили. Я ей деньжат подкидывал, а она мне брагу с кухни тайком таскала. Вот и придумали мы вместе, как Марселя дожать. Подбросил я ему записку от Настасьи, будто она его вечером на сеновале будет ждать. Французишка картавый все самое лучшее надел, весь из себя щеголь, и поскакал к сеновалу. А мы там такие охи-вздохи устроили, даже Полкан заскулил. Покричали мы, и по очереди из сеновала взъерошенные вышли. Марсель все это время там стоял. Наутро такой злобный вой поднял! Ваш сын, говорит, ля кретин, ля сволочь, ля выродок и фис дёпют. Это «сукин сын» по-ихнему. Батюшка мой сидит, глаза, как блюдца, и рот открытый. Покричал-покричал месье Дюбуа и вылетел из дома под отборный отцовский мат и пинок тяжелым сапогом под зад. Вот с тех пор батюшка мой Степан Мефодьевич, решил из меня вояку сделать и в военное училище отдать. А я и не против. Всяко лучше, чем дома с гувернерами сидеть.
Все весело рассмеялись.
— Вы чувствуете? — спросил Ур и вдохнул полной грудью. Остальные принюхались и замотали головами. — Сладкий запах свободы от демона.
— Пахнет нагретым песком и твоими вонючими подмышками, — ворчливо ответил Гриша, выпустил руку девушки и осторожно опустился на землю. — Все, привал! Больше не могу идти.
Он снял сапог, который стал ему мал, и дотронулся до опухшей ноги.
— Ур, дай какой-нибудь порошок, чтоб нога не болела.
Библиотекарь снял бурдюк, выпустил лирров и подошел к юноше. Раздутая пунцовая булка вместо ноги, говорила о серьезной травме. Он поцокал языком:
— Ничем не могу помочь. Нужен покой. Лучше лежать, задрав ногу повыше, и постараться не вставать дня три-четыре.
— Не подходит. Думай дальше, — Гриша лег на песок и положил больную ногу на мешок с вещами Ура.
Вдруг библиотекарь расплылся в улыбке и вполголоса сказал:
— Есть одно средство. Опухоль не уберет, но боль снимет на несколько часов.
Назифа хмыкнула и отпила из бурдюка дождевую воду, которую они собрали перед дорогой. Тем временем, солнце спряталось и освещало лишь небольшой кусочек неба на горизонте.
ebooksa