Доверься мне

Стерн явно озадаченно улыбается.

— Она не сломана, Джакс. Просто заболела.

Может, это и правда, но пока Стелле больно, мне все кажется неправильным.

СТЕЛЛА

Есть болезнь, а есть пребывание в аду. Последнее — мой случай. Иисус плакал, а я хочу умолять о наркотиках. Просто вырубите меня и разбудите, когда станет лучше.

Мой разум дрейфует, боль накатывает и отступает, горю и слышу странные звуки. Я знаю, что со мной Джон. Чувствую твердую силу его тела рядом со своей мягкой, горячей массой. Слышу его голос: его великолепный, гладкий как янтарный мед, голос, приказывающий меня пить, просящий поднять руки, когда Джон натягивает чистую, прохладную футболку на мое истерзанное тело, уверяющий, что я скоро поправлюсь.

Ха. Ложь. Боль в горле ощущается как битое стекло и медленно движущаяся лава.

Я все равно льну к нему. Он — единственный островок безопасности и комфорта в полном боли мире.

Потом приезжает доктор. Я даже не знала, что врачи выезжают на дом. Она говорит, что является персональным медиком группы. Часть меня хочет рассмеяться: еще бы, у Джакса Блэквуда в полном распоряжении доктор. Но мне слишком больно, и я слишком слаба, чтобы делать что-то еще, кроме как отвечать на вопросы тихим хрипом, который едва ли звучит как нормальные слова.

Пока врач меня осматривает, говорит что-то важное. Просто мне все равно. Я сделаю все, что она хочет, лишь бы избавиться от боли и жара. Она берет мазок из горла и уходит. Джон возвращается, заливая жидкость в мое горящее горло.

После этого все как в тумане. Я знаю, что он здесь. Он ложится рядом, успокаивающе скользя руками по моим влажным волосам. Это слишком хорошо, и я придвигаюсь ближе. По сравнению с моим пламенем он холоден. Обнимая, Джон притягивает меня к своей груди. Головой нахожу изгиб там, где его плечо встречается с рукой. Идеальное место для отдыха, и я со вздохом расслабляюсь.

Не знаю, как долго мы так лежим. Просто понимаю, что проходит какое-то время. Он дает мне антибиотики, которые прописала доктор, помогает сходить в туалет, когда я в этом нуждаюсь. Помогает вернуться в постель, когда заканчиваю. Мы всегда оказываемся в одном и том же положении. Его пальцы запутаны в моих волосах, моя рука под его рубашкой, чтобы касаться гладкой, прохладной кожи.

Любое чувство неловкости сгорает вместе с лихорадкой. Мир сужается до боли и попыток убежать от нее. Стараюсь переключаться на Джона. Он заботится обо мне. Температура достигает пика посреди ночи, и он рядом: вытирает мои руки холодной тряпкой, которая обжигает кожу.

— Тихо, — шепчет он в темноте. — Мы охладим тебя, Кнопка. Расслабься.

Этот голос — мягкий и нежный — успокаивает, заставляет делать то, что от меня хотят. Я концентрируюсь на нем всю ночь и все утро.

Не знаю, почему он не уходит, но спросить боюсь. Вдруг подкину ему идею. Поэтому причина не важна, лишь бы он задержался. И он задерживается, понятия не имея, что это значит для меня. С тех пор, как умерла мама, за мной никто так не ухаживал. В глубине души я хочу, чтобы он покинул меня. Нельзя привязываться к этому мужчине. Потому что никто не остается навсегда, и потеря ощущается слишком больно.

Но я не говорю ни слова. Прижимаюсь, как слабая женщина, коей и являюсь.

В какой-то момент на следующий день он побуждает меня съесть немного супа. Я, как плохой пациент, отталкиваю его руку с рычанием каждый раз, когда чертова ложка оказывается перед лицом.

— Если ты прольешь суп, — говорит он мне с улыбкой в глазах, — нам придется отвести тебя в душ.

Я смотрю на него с зажатой между губами ложкой, а потом откидываюсь на подушки.