Дом в Мансуровском

22
18
20
22
24
26
28
30

Как выдернуть их из привычной среды? И вообще – имеет ли дочь на это право?

Сомнений, как и тревог, было полно, Юлька чудила с удвоенной силой. Но живот рос – Ниточкины мечтали о мальчике.

– Саша, – говорила Катенька, – я боюсь. Если такая девочка, каким же будет мальчик?

Переезжать в Мансуровский теща отказалась наотрез: «Нет и нет, не обсуждается. У меня муж, работа, огород. Вы, Александр Евгеньевич, человек взрослый, – недобро усмехалась она, – вот и отвечайте за свои… действия». При слове «действия» она мрачнела. И все-таки немного успокоила – пообещала забирать старшую на праздники и каникулы, и на этом спасибо.

Зато становилось понятно, в кого Юлька характером – разумеется, в бабушку.

Долгожданный мальчик не получился, а получилась вторая девочка. Маша, Маруся. Тихая, беленькая, нежная, копия матери. Профессор от девочки не отходил.

Маруся исправно ела, спала по ночам, пошла после года, заговорила к двум и на гения была непохожа – обычный ребенок. Обычный, зато утешение. А ласковая – обнимет ручками за шею и что-то там напевает, укачивает. Боялись, что Юлька, с ее-то характером, станет ревновать к сестре. Но, как ни странно, Юлька Марусю спокойно приняла и даже стала о ней заботиться – бегала проверять, спит ли, пугалась, если сестричка хныкала, а уж если та заболевала, тут же начинала требовать врача.

В июне Юльку сдали бабушке с дедушкой. Стали спать по ночам, нежно любить друг друга, гулять по Москве, сидеть на лавочке, бродить по набережной.

Тополиный пух залетал в распахнутые окна и, медленно и осторожно кружа, приземлялся на старом паркете.

Маруся играла в манеже, а молодые родители пили болгарское сухое вино. Красота!

То лето в Москве было жарким.

Вечерами, когда спадала жара и становилось легче дышать, выходили на прогулку. Маруся засыпала тут же, а они, устав от долгой ходьбы, садились на лавочку, и Катенька клала голову на мужнино плечо.

Это было счастливое лето. В августе у профессора намечался отпуск. Ах, как хотелось куда-то поехать, хоть куда – все равно! Решили на Волгу, в пансионат. С Маруськой не страшно – не дочка, а ангел. Но ехать без старшей неловко и неправильно, переживала молодая мать.

– Хотя, Сашенька, – вздыхала она, – если честно, я Юльку боюсь.

Катя не проснулась в день отъезда. Уже канючила спокойная Маруся, требуя чистых трусишек и утренней каши, но никто на нее не реагировал. Счастливый от предвкушения отпуска отец спал крепко и сладко. Когда же он открыл глаза, то очень удивился – его любимая еще в постели! Тактичная младшая дочь, требуя завтрака, в голос орала, а Катенька все спала. Он осторожно потряс ее за плечо, она не реагировала.

«Наверное, вчерашнее вино», – подумал профессор и потряс Катю сильнее. Она не реагировала. Он развернул ее к себе и все понял.

Катя была мертва.

И тут профессор завыл. Страшно, по-волчьи, не думая о дочери, которая от испуга тут же замолчала.

Сколько он так просидел на краю кровати, где лежала его мертвая Катенька, – час, два, три? И вдруг очнулся – дочка! Измученная и заплаканная, опухшая и красная, сто раз описанная и обкаканная, Маруся спала.

Он схватил ее, прижал к себе, снова завыл.