Скинул на пол грязные кеды, рубашку и брюки. Мать стояла в дверном проеме, сложив руки кренделем, и с презрением смотрела на меня. Я завалился на кровать и прикрикнул:
– Закрой дверь! Слышишь?
Мать вспыхнула, но в дальнейшие дебаты не вступила – видимо, мальчик вырос. Мальчик – большой. Мальчик – мужчина. И кажется, надо смолчать. Чутье у нее всегда было отличным – волчье чутье, как она сама говорила.
Утром мы встретились молча. Мать пила кофе и листала журнал. Мне она завтрак не предложила. Я распорядился сам – достал из холодильника сыр и масло, налил себе чаю и, нагло и победно глянув на мать, уселся есть. Мать не спеша допила кофе, глянула на часы, и в эту минуту раскрылась входная дверь. Вошла новая домработница Люся. Люся приходила два раза в неделю – постирать, погладить, убрать квартиру. Мать давно стала барыней и от домашней работы отвыкла. Мне это было смешно – деревенская девчонка, отнюдь не белоручка!
Люся стояла на пороге кухни и растерянно переводила взгляд с меня на мать.
– Уберешь его, – кивок на меня, – комнату, постираешь его тряпки, сменишь белье. Он теперь будет жить здесь, поняла?
Люся молча кивнула.
– Да! И приготовь что-нибудь легкое! Ну, суп там или котлеты. – Мать растерянно припоминала, что обычно подают на семейный обед.
– Из чего? – громко сглотнув, пролепетала испуганно Люся.
– Что – из чего? – Мать свела брови, не поняв вопроса.
– Из чего приготовить-то, а? Нет ведь продуктов.
– А! Ну если ничего не найдешь, сходи в магазин. Деньги оставлю на полке.
Мать резко вышла, а растерянная, перепуганная домработница продолжала хлопать глазами и смотреть на меня.
А я тут же успокоился и даже повеселел, увидев, что мать смирилась с моим приходом и выгонять меня, кажется, не собирается. Я был почти счастлив – я снова в московской квартире, без папаши и Лидь Ванны, без алкашни в полупустом, грязном доме. У меня есть своя комната. Люся постирает мои вещи и накормит меня. Я встречусь со старыми друзьями. Пойду в старую школу. Или в новую – какая разница!
Я в Москве, я у себя дома! И закончился весь этот кошмар. Я свободен от отца, и власть матери надо мной не сильна. Я могу ей противостоять. Я – мужчина, взрослый мужчина.
Про Дашу я ни разу не вспомнил. Я был слишком увлечен собой и перспективой своей новой, наверняка замечательной, жизни. Какая там Даша, о чем вы? Какая любовь?
С матерью мы заключили временное перемирие. Разговаривать нам с ней по-прежнему было сложно. К лучшему она не менялась, да и у меня настал сложный возраст – шестнадцать лет, это, знаете ли, не шутки.
К тому же я был подростком с травмированной психикой. Моя умная мать понимала – лучше смолчать, что-то пропустить, чем пережить новый скандал. Хотя к скандалу я был готов постоянно.
Жили мы, как плохие соседи – ели порознь, разговоров не вели, а случайно столкнувшись, например, в коридоре или у ванной, молча кивали друг другу и тут же отводили глаза.
Иногда, впрочем, она не выдерживала и начинала скандалить по поводу невымытой тарелки или грязной обуви, брошенной в коридоре. В зависимости от настроения я реагировал по-разному. Будучи в благодушии, нехотя, в порядке одолжения, делал, что она требовала, а в плохом – игнорировал, да еще и грубил. Я видел, как она еле сдерживалась, чтобы не ответить резкостью.