Все, что я хотела сказать

Но меня пугает, что ей так много известно. Она может рассказать родителям. Всем в школе. Она знает, что мы с Уитом вытворяем.

Сильви может разрушить мою жизнь по щелчку пальцев. Конечно, Уит тоже может ее разрушить, когда прочтет чертов дневник, который отказывается мне возвращать.

Я быстро принимаю душ и одеваюсь, оставив волосы распущенными, в их естественном состоянии, а именно: беспорядочными волнами, которые мне не особо нравятся, но почему-то сегодня выглядят хорошо. Хотя знаю, что маме они никогда не нравились в таком виде. Я думаю об этом, пока крашу ресницы тушью. Она всегда хотела, чтобы мои волосы были безупречно выпрямлены или безупречно завиты.

Но я не безупречна. Я совершала поступки и говорила слова, которыми не горжусь, и это нормально. Мы все совершаем ошибки, и нам это позволено, ведь мы всего лишь люди, так ведь?

Я смотрю на себя в зеркало, думая об одной конкретной допущенной ошибке. О пожаре той ночью.

Это я во всем виновата. Из-за меня погибли Йейтс и Джонас. И хотя я не особо скорблю по сводному брату (отчего чувствую себя еще хуже), все же скучаю по Джонасу. Он был хорошим человеком.

Добр ко мне. И к маме, невзирая на все, что она ему сделала.

Расправив плечи, бросаю тушь в косметичку и застегиваю молнию, говоря себе, что мне нужно перестать думать о… обо всем. Я не могу изменить прошлое. Остается смириться.

Как бы трудно это ни было.

Прихватив пальто, я выбегаю из комнаты и закрываю дверь, но замираю как копанная, когда вижу в коридоре Сильвию Ланкастер, которая будто бы ждет меня. Мы встречаемся взглядом, и ее темные голубые глаза прищуриваются, когда я подхожу ближе.

– Доброе утро, – здороваюсь я, заставляя себя быть дружелюбной.

– Вижу, спишь допоздна, – холодно бросает она.

Я встаю прямо перед ней и внимательно рассматриваю. На ней бледно-розовое шелковое платье, и я гадаю, собирается ли она куда-то. Распрямляю плечи. Ни за что не позволю ей запугать меня.

– Я устала.

– Не сомневаюсь. Учитывая, что всю ночь ты провела с моим сыном. – Я уже собираюсь возразить, но она перебивает меня, резко помотав головой. – Мой сын делает, что хочет и с кем хочет. Я не удивлена, что между вами что-то происходит.

Ее голос сочится отвращением.

Не знаю, что на это ответить. Из-за Сильвии я окончательно лишилась дара речи, и, судя по довольному выражению ее вечно осунувшегося лица, она крайне этому рада.

– Ты не первая, и не последняя, знаешь ли. Однако тебе как-то удалось убедить обоих моих детей, что они должны проводить с тобой время, тогда как мы знаем правду, – говорит она.

Я ошарашена тем, что она намекает, будто я плохой человек.

– Какую правду?