– Да, пожалуйста.
У меня идет кругом голова, пока я наблюдаю, как он делает повседневные дела, заботится обо мне.
– Кофе? – спрашивает он, глядя мне в глаза.
– Со сливками, пожалуйста.
– Шампанского?
Заманчиво, но мне сейчас не нужен алкоголь.
– Чуть позже.
Уит приносит мне тарелку, на которой столько еды, сколько мне точно не съесть, и подает ее с тканевой салфеткой и приборами. Ставит кружку, до краев наполненную кофе, на тумбочку, а потом берет то же самое себе и устраивается на кровати рядом со мной, подложив под спину подушки.
Мы едим в приятной тишине, и к концу завтрака напряжение между нами нарастает все сильнее и сильнее. Я бесконечно долго ем круассан, отрывая от него крошечные кусочки, и уже съела все фрукты, почти весь омлет и, конечно же, давно слупила бекон.
– Ты нервничаешь, – замечает он, когда молчание затягивается. – Я чувствую.
Я ставлю тарелку на столик, вытираю рот салфеткой и смотрю на Уита.
– Конечно, я нервничаю. Я все еще не понимаю, что происходит. И почему ты здесь. Зачем договорился с Монти и устроил вчерашний ужин. Я не понимаю, Уит.
– Я знал, что ты ни за что не согласишься увидеться со мной, если просто попрошу. Мне нужно было использовать элемент неожиданности, чтобы заманить тебя и снова оказаться с тобой рядом, – объясняет он.
– И вот я, как идиотка, лежу в твоей кровати. Идеальная маленькая шлюха. – Я произношу последнюю фразу себе под нос, и меня захлестывает чувство стыда, заставляя пожалеть о том, что я так много съела.
– Не называй себя так, – твердо произносит он.
– Почему? Это правда. Так ты всегда меня называл, с нашей первой встречи. Этого ты хотел от меня с самого начала. Ты хотел мое тело. Хотел уничтожить мою самооценку и полностью меня контролировать. Хотел, чтобы я выполняла все твои прихоти, хотел играть со мной, трахать и мучить. Тебе не надоело?
Он с громким стуком бросает свою тарелку на тумбочку и тянется ко мне, но я отодвигаюсь, нуждаясь в личном пространстве.
– Все не так. С твоих слов все, что было межу нами… гнусно.
– Потому что это и было гнусно. – Одеяло падает, и я скрещиваю руки на груди, прикрывая ее, потому что не хочу, чтобы Уит на нее смотрел.
Но, конечно, он смотрит. Глаз не сводит. Глядит на меня так, будто не может наглядеться.