Мертвая женщина играет на скрипке

Глупая фраза. Мертвые не играют на скрипках. На барабанах и роялях тоже. Мертвые лежат и никого не беспокоят громкими звуками, чем выгодно отличаются от живых. Так что эта женщина, конечно, не мертвая. Она просто так выглядит. На карнавале в Хэллоуин она взяла бы главный приз, если бы удалось поймать разбежавшееся с перепугу жюри.

Это совсем не как в кино. Она не похожа на зомби. Она не похожа на вампира. Она не похожа на оживший труп. Она просто выглядит очень-очень мертвой, играя на этой чертовой скрипке. И это нереально страшно, до полного паралича.

Перед ней, на низком каменном ложе, лежит обнаженная девочка. И она просто мертвая, без всяких скрипок, за что ей большое спасибо. Бедная Катя, не уберегли мы ее. Глаза закрыты, бледные губы приоткрыли посмертный оскал, тонкие руки сложены на едва обозначившейся груди. Мертвая женщина играет на скрипке над мертвой девочкой. От тягостного безумия этого зрелища хочется завыть и убежать.

Что мертвая женщина и проделала. Она прекратила играть, оборвав мелодию на полуфразе, аккуратно, грифом к голове, положила скрипку девочке на живот, рядом поместила смычок — и вдруг, издав полустон-полукрик, сорвалась с места с потрясающей скоростью, исчезнув в темноте коридора. Только быстрый топот босых пяток по камню удалялся-удалялся, да и затих. Гнаться за ней почему-то никому в голову не пришло.

— Мама. Это была мама, — бесцветным голосом сказала Клюся. — Что с ней случилось?

Первое что пришло в голову — «Она умерла». Но я, разумеется, этого не сказал. Для мертвой эта женщина слишком быстро бегает.

— Не знаю, — ответила за меня Лайса.

Страшно даже представить, что надо сделать с человеком, чтобы он выглядел настолько мертвым.

Ну, кроме того, чтобы убить.

Клюся смотрела в темноту — туда, куда убежала мертвая женщина, а я смотрел на мертвую девочку и на скрипку. Девочку было очень, до слез жалко, а скрипка была Марты. Я ее хорошо знаю и ни с какой не спутаю — когда Марта устроилась в оркестр, покупка этого инструмента пробила в нашем семейном бюджете дыру размером с Большой Каньон. Долги выплатили только в прошлом году.

Открытый кофр лежал на полу рядом, и я аккуратно поднял инструмент с мертвого тела и убрал его туда. Лайса положила палец на сонную артерию Кати, подождала пару секунд и покачала головой. Я и не сомневался. Что мы теперь скажем ее матери и брату?

— Побудьте здесь, — сказала Лайса, — я поднимусь и вызову коптер.

— У здешней полиции есть коптеры?

— Да. Один. И за его использование придется отчитаться стопкой бумаг толщиной с кирпич. Ждите меня и ничего не трогайте, здесь будут работать криминалисты.

Лайса решительно зашагала к выходу, а Клюся уткнулась мне в грудь, чтобы не смотреть на мертвую Катю. Я обнял ее за плечи и прижал к себе, чувствуя, как она вздрагивает всем телом в беззвучных рыданиях. Надо было бы сказать какую-нибудь успокаивающую глупость, но мне ничего не приходило в голову. Что можно сказать той, кто видела свою мертвую мать играющей на скрипке над мертвой подругой?

Только «Боже, какой пиздец».

— Откуда вода? — вдруг растеряно спросила Клюся.

Я посмотрел на пол — ее босые ноги уже по щиколотку в воде, а кофр со скрипкой собрался в дальнее плавание, удаляясь от нас. Я настиг его в два прыжка, шлепая сапогами по залитому полу и поднял. Вода прибывала бесшумно, но быстро, через минуту было уже по колено.

— Держи, — вручил я скрипку Клюсе и, мысленно попросив прощения за неделикатность, поднял с низкого ложа тело Кати. — Бежим отсюда.

Мы бежали по коридору в тусклом свете блендочки, и вода поднималась все выше и выше. Бежать в воде — сначала по пояс, потом по грудь, — тяжело и быстро выматывает, поэтому мне пришлось перекинуть Катю на плечо и освободившейся рукой тащить за собой Клюсю. Я пер вперед, как портовой буксир, разводя волну и с трудом удерживая на плече холодное скользкое тело. Когда добрались до лестницы, под низкую арку уже пришлось подныривать. Надеюсь, кофр скрипки не протекает.