В этой статье я умышленно не касаюсь национального вопроса и национального происхождения людей, служивших орудием уничтожения русским народом своей же русской цивилизации, бывшей по сути ему совершенно чужой, хотя и признанной во всем цивилизованном мире. Русским массам по духу близкими были только поэты-алкоголики типа Есенина или Кольцова, спившиеся и желательно повесившиеся, хотя Есенина скорее всего повесили чекисты, имитировав самоубийство. В советское время они восторгались поэтом Рубцовым, зарезанным в пьяном виде в постели его ревнивой сожительницей. Вот такие биографии и такие поэты греют их подзамерзшее в бескрайних русских степях мужицкое сердце. Все дело в звериной погромной программе славяно-угро-финского простонародья, избравшего орудием своей злобы различных инородцев — представителей иных народов. Для них хорош был садист Бела Кун, садист Рувимов (по матери — Дзержинский), садисты Вацетис, Лацис, Петерс, Берзин, Стучка, Щорс и иные, имя которым — легион. Не будь под рукой этих — простолюдины взяли бы себе в вожди японцев, китайцев, корейцев, хотя и эти народности в роли исполнителей широко служили в карательных войсках Чека, но не верховодили в Смольном и Кремле. Был такой либеральный депутат, еще царских Дум, милейший человек — Герценштейн, его потом убили тогдашние крайне правые в Финляндии, где он отдыхал с семьей на даче. Этот Герценштейн блестяще сформулировал программу интересов русского крестьянства и был его признанным лидером, и их всех не смущало его происхождение. Вождей из своей среды крестьяне не выдвинули по причине вековой робости и политического скудомыслия. В Смутное время при Борисе Годунове русские массы, устроив фактически революцию, тоже призвали себе в вожди самозванца с поляками.
Сегодняшние постсоветские националисты всех политических оттенков выдвигают лозунг: «Во всем виноваты евреи!» Я же с этим лозунгом совершенно не согласен, мысленно заменяя его другим: «Во всем виновато само русское простонародье и его врожденное зверство!» Конечно, и отдельные евреи, и латыши, и китайцы виноваты, ввязавшись в большевистские дела и став их слепым и зрячим орудием. Когда простонародье несколько привыкло к свалившейся на него власти, то захотело само занять должности в аппарате, и Сталин и его сподручные тут же вырезали всех ленинских инородцев — первопроходцев революции. Ввязались же в кровавое месиво далеко не все инородцы, а от одного до трех процентов их общего поголовья. В армиях Болотникова, Разина, Пугачева вообще не было ни евреев, ни латышей, ни китайцев, ни молдаван, но зато у Пугачева бывали башкиры, мордва, черемисы, и эти азиатские скопища выполняли ту же работу по уничтожению русской цивилизации, что и во времена большевиков. Я знал одного случайно уцелевшего участника партсъезда ВКП(б), который Сталин почти поголовно вырезал зато, что он проголосовал за Кирова. И этот несчастный, долго сидевший в лагерях человек после чекушки водки выкрикивал, как попугай, с ужасающим одесским акцентом: «Ми вам сделали революцию, а ви так обошлись с нами!» Бедняга-одессит, ставший пламенным интернационалистом, был политически туп и самонадеян, как почти все его собратья, и совершенно не понимал, что русскую революцию еще при Керенском начали вооруженные русские крестьяне, решившие рассчитаться с городами и городской цивилизацией, с ненавистными помещиками и с самой земской интеллигенцией, вышедшей в подавляющем большинстве из этого же самого народа. Говоря иносказательно, русский народ, когда обозлен, пойдет за кем угодно, даже за козлом с бубенцами на шее, если тот поведет его грабить, жечь и убивать. Сталин называл товарища Калинина с его бородой в глаза и очень ласково: «Наш крестьянский козел». Я не страдаю русофобией, не клевещу на русский народ, сам неоднократно пытался состоять в разных умеренно правых национальных организациях, по-прежнему руковожу небольшим территориальным самоуправлением, работаю церковным старостой прихода одной из ветвей Зарубежной церкви и чем могу помогаю несчастным страждущим русским людям. Но волны хаоса, идущие и сверху, и снизу, из глубин народа, смывают все позитивные усилия и отдельных людей, и небольших человеческих сообществ, пытающихся что-то сделать, чтобы остановить всесторонний распад и превращение России в край изгоев Европы, опасных для любых относительно спокойных человеческих сообществ. Размеры разлива уголовной стихии скрываются властями, подписавшими различные хартии, обязывающие их навести в стране хоть какой-то правопорядок и выглядеть прилично.
За последние десять лет в сортирах повесилось пять тысяч офицеров, оставшихся без работы, убито в парадных сто тысяч коммерсантов, и их продолжают убивать ежедневно. Кладбища вокруг Москвы и больших городов заполнены аллеями черногранитных стел с портретами застреленных братков, похожих на стриженого Есенина, жертв криминальных войн. В один из последних годов прошедшего 20 века в одной Москве без следа исчезло двадцать восемь тысяч пенсионеров, продавших или поменявших свои квартиры.
Ежегодно население страны уменьшается на миллион человек, и среди этого миллиона очень многие погибли не своей смертью. По неофициальным, но достаточно достоверным источникам, в Эрэфии сейчас проживает всего 111 миллионов человек, и это число постоянно сокращается. Все современное чиновничество и вся милиция полностью коррумпированы и представляют собой уголовные, опасные для населения организации. Уже построено и продолжает развиваться сверху до самого низа криминальное государство со всеми вытекающими из этого факта последствиями. За вполне респектабельным фасадом псевдодемократии создан кишащий человеческими аллигаторами уголовный террариум, отравляющий своими миазмами и частную жизнь, и искусство, и абсолютно у всех, на всех уровнях Эрэфии возникает вопрос: моту ли я себе это позволить и не застрелят ли меня за это в темном парадном? Один из самых смелых и острых московских журналистов — Александр Минкин был дважды избит залитой свинцом железной трубой, а любимца перестройки Юрия Щекочихина отравили. Провинциальных журналистов убивают десятками постоянно и повсюду, и это стало обыденностью.
Первое по счету уничтожение русской цивилизации все-таки достаточно освещено — тут и пароход с высланными философами, и мучения старой профессуры, оставшейся в столицах. За последние годы приоткрывается завеса над гонимой катакомбной церковью, не поминающей советскую власть и красное безбожное воинство. Большевики преследовали прежде всего гуманитарную интеллигенцию, а врачей и технических специалистов они оставляли для себя и их максимально использовали, держа их самих и их семьи в постоянном ужасе и в ожидании ареста, если вздумают хоть немного взбрыкнуть. Мой дядя — инженер, в юности гусарский корнет — сидел в туполевской шарашке за проволокой, и я про все эти дела с раннего детства слышал. Петра Капицу с женой большевики заманили в СССР и фактически арестовали, заставив работать на них. Трагическая судьба двух гуманитариев — философа Лосева и слависта будущего перестроечного академика Лихачева — достаточно хорошо известна. Все это задевало не только высшие слои столичной интеллигенции, большевики точно так же преследовали рядовую уездную и губернскую интеллигенцию — земцев, просветителей, несших простонародью свет культуры. Их они большей частью тоже уничтожали. Я когда-то изъездил почти всю Россию и наталкивался на остатки семей этой земской интеллигенции, и они развертывали передо мной свитки их страданий и мытарств по лагерям и ссылкам. ОГПУ и НКВД работали в те годы по разнарядке: столько-то попов, столько-то царских офицеров, столько-то бывших эсеров и троцкистов и т. д. Именно из такой народнической семьи вышел ранний ново-мировский Солженицын, но он, к сожалению, быстренько ушел из своего жанра, где он все так хорошо знал, и, будучи одержим манией величия, вообразил себя всемирным пророком и стал писать нудную, малокомпетентную абракадабру о своих колесах и, конечно, о евреях, хотя сам по отцу — из еврейских земледельцев, посаженных царским правительством в донские степи для морального перевоспитания физическим трудом. Выкрест в третьем поколении, Солженицын имеет очень заземленные представления и о православии, и о русской истории, все необычайно упрощая и примитивизируя, как это делали почти все пишущие из народнической среды, напрочь лишенные всякого мистицизма и прозрения иных миров. Я его самого не так давно видел и, имея некоторый опыт общения с душевнобольными, сразу понял, что этот дышащий на ладан, еле живой, окостеневший старец, по-видимому, наследственно, смолоду психически больная личность, и его нельзя воспринимать всерьез как здорового человека. Творчество и сочинения душевнобольных надо воспринимать как особый вид человеческой деятельности, часто представляющей объективный интерес, но обязательно под углом диагноза таких пациентов. Лицезрение невстающего Солженицына вызвало у меня острое чувство жалости и сочувствия. Он, несомненно, историческая личность — его труды были максимально задействованы в годы холодной войны, и ими изрядно долбили СССР.
Около старца хлопотала милая, благожелательная, заботливая жена, конечно, уверенная, что ее муж гений, как Лев Толстой. Взгляд у Солженицына до сих пор злобный, внимательный, подозрительный, как у норного зверя в вольере зоопарка. Так обычно выглядывают из-под себя, никому не веря, безнадежные старые психи, которых в дурдомах и психиатрических интернатах держат пожизненно и которые складывают под свои проссанные матрасы свои бредовые писания, считая, что только они знают абсолютную истину, которая спасет мир.
Оставив в целости старую техническую интеллигенцию, большевики следовали старому, еще петровскому, принципу— от Запада нам нужны только технические секреты вооружений, чтобы крепостные русские армии были непобедимы и их можно было бы бросать и на Запад, и на Восток, расширяя границы вначале московского, а затем и петербургского рабства. Недавно я с удивлением узнал, что скульптор Коненков, долго живший в Америке, был прикрытием для своей завербованной Лубянкой красивой и слабой на передок жены, сожительствовавшей с Альбертом Эйнштейном, писавшим для нее аналитические отчеты и введший эту даму в среду американских физиков, где Кремлем были завербованы агенты, кравшие для Курчатова атомные секреты. Ни при царях, ни при большевиках никто из правителей не перенимал в Европе образцов устройства гражданского общества, так как нашим деспотам все это излишне и абсолютно не нужно. Я еще в советские годы бывал в семье одного первого секретаря обкома, вышедшего на пенсию и ходившего дома всегда в кальсонах, постоянно пившего пиво и мочившегося в ведро посреди гостиной в присутствии домашних обоего пола и их гостей. Бывал я и в коммунальной квартире в старом деревянном купеческом особняке, где в одной из комнат доживал свой век бывший красавец лейб-гусар Кошкин, родственник Романовых и Сухово-Кобылиных. На его дочери, красивой актрисе, был женат актер Плятт. Этот Кошкин так презирал своих соседей по квартире, что ходил по утрам в сортир абсолютно голым. Зачем нынешним и бывшим хозяевам России соблюдать какие-либо приличия? Они не стеснялись и не стесняются перед своими рабами. Шоферам, возившим красных правителей, было запрещено останавливаться, если они кого-нибудь сбили, — по инструкции они должны были выбросить из окошечка автомобиля специальный жетон. Общеизвестно, что Лаврентий Берия ловил на улицах Москвы женщин. Но точно так же делали и другие начальники в других городах покоренной и оскверненной России. Писатель и поэт-конструктивист Квятковский, сам сидевший в карельских лагерях, рассказывал мне, что в 1930-е годы в Москве пешеходы переходили улицы только возле светофоров — боялись исчезнуть в милиции. Сейчас в московском метро милиция хватает красивых девушек и насилует их в своих подземных служебных помещениях.
Разорив почти до конца старую русскую государственность и культуру, большевики стали создавать на ее месте свой красный Рейх, замешав в его фундамент кровь, страх и предательство. Из русских людей они стали лепить нового советского человека. Между традиционно русскими и советскими людьми всегда была огромная разница. Это фактически два народа в одном, объединенные одним общим языком. Наше поколение, рожденное в 1930-е годы, росло еще среди старых русских людей и кое-что от них восприняло. Но мы, их потомки, все равно утратили их органические и естественные черты и признаки и только отчасти и не совсем по праву можем считать себя русскими. Современная русскоязычная жизнь морально девальвирована и носит нравственно пониженный характер. Пожалуй, единственное, что роднит меня с моими предками, — это чувство стыда перед самим собой. Я никогда не буду делать некоторых гнусных с моей точки зрения вещей, которые теперь общеприняты, но я постоянно, прямо или завуалированно, издеваюсь над людьми и ставлю их в такие ситуации, когда они говорят глупости и пошлости, что меня несказанно гаденько веселит. Этого, наверное, не делали старые русские, так как они жили естественно в своей стране, где не надо было прикидываться идиотами, чтобы физически уцелеть. Я, к примеру, привязался к Луи Селину только за то, что его все травили и он держал свору собак, чтобы его не избили левые французские студенты. Селин не был фашистом, не печатался, как другие, в фашистских газетенках, не призывал убивать евреев и коммунистов, но его все равно травили. Селин не любил банкиров и англичан, считал обе мировые войны несчастьем Европы и говорил это публично. В Первой мировой войне Селина отравили ипритом — он был спешенным окопным кирасиром и не был левым, как тот же Анри Барбюс.
Меня воспитывал дядя Коля, синий Гатчинский Его Величества кирасир. Его тоже спешили, загнали в окопы, где отравили газом и ранили в голову, после чего он считался полным идиотом, и его, как инвалида, не расстреляли красные. Отец дяди Коли был женат на моей родственнице из семьи Булгаковых. Сам дядя Коля был двухметрового роста, занимался развратом во всех столицах Европы и научил меня, мальчишку, правильно пить водку маленькими рюмками под острую закуску и спать с женщинами, для чего приводил в баню тридцатилетнюю дочку своей давней сожительницы. При встречах с комендантом дачного поселка, где он доживал свой долгий век, дядя Коля отдавал честь и страшно пукал, так как все время, хрустя, как мерин, жевал чеснок. При встречах с милиционером и толстыми женами коммунистов дядя Коля не только пукал, но и лаял по-собачьи. Он меня учил: «Вот видишь, Алеша, я еще смотрю на небо и на осенние туманы и деревья, а мои однополчане или гниют в ямах, или шаркают по парижским тротуарам, если уцелели, а я здесь пукаю и лаю. Мы живем в стране кровавых идиотов и палачей. Я, фактически герой Великой войны, имею русские и иностранные кресты, а хожу и пержу, как животное, ради самосохранения своего одра».
Я, к сожалению, был тогда совсем молод, глуп, весь в мечтаниях и не все понимал и воспринимал правильно из наставлений дяди Коли. Такие вот, как дядя Коля, верстовые столбы или одинокие деревья среди павшего выгоревшего леса увели меня, слава Богу, от большой большевистской дороги и увели очень далеко от тех мест, где подвизались мои ровесники. Как создавался красный Рейх — об этом у меня стоит на полках огромная библиотека воспоминаний создателей этого чудовищного монстра. Это все писали десять тысяч членов Союза писателей, средний возраст которых на момент распада СССР был 67 лет. Они очень много всего успели написать — и как их хвалили, и как их ругали на Старой площади, и как они угождали своим хозяевам. Средний возраст расцвета советского преступного сообщества был шестьдесят лет, где-то с 1930 по 1990 годы. За эти десятилетия было создано особое советское псевдоискусство, особая советская доносительская мораль, особая система послушания хозяевам жизни, и, главное, был выведен на территории бывшей Великороссии новый тип людей-овчарок и людей-овец. Советские овчарки пасли советских овец и не давали им покинуть отару. А если кто убегал… Прошло тридцать лет с 1991, но психологические ограды загонов по-прежнему целы, и люди стоят в них плотно, как овцы в морозы.
Используя еще старые, воспитанные в гимназиях кадры, большевики создали свое паскудное высокопрофессиональное кино. Для меня, как для злопамятной дворянской сволочи, очень любопытно, что Любовь Орлова была дочерью статского советника, занималась в ресторанах валютной проституцией и была замужем за педиком Александровым, сожителем Эйзенштейна, в детстве ходившим в рижские православные храмы и даже певшим на клиросе, в результате чего появились «Иван Грозный» и «Александр Невский» — фильмы с явным налетом церковного модерна начала 20 века.
Все подлинные достижения так называемого советского искусства связаны с остаточными проявлениями разгромленной русской культуры. Окончились воспоминания о погибшей России — и окончились достижения в советском искусстве. То же самое произошло и с самим СССР. Мой папа в Екатеринославе, будучи приготовишкой, сидел за одной партой с тихим мальчиком Леней Брежневым, сыном мастера металлического завода. Оба гимназистика, неся букеты, вместе с другими детьми ходили встречать Николая II, когда он приехал на завод, делавший тогда снаряды для фронта, и оба плакали своми детскими слезами, увидев любимого монарха. А мой дед, либерал и народник, знавший еще до революции и Короленко, и Николая Анненского, и Потескина, и Луначарского, разочаровался, увидев близко потрепанное и пропитое лицо Царя, портреты которого он часто писал и для губернского дворянского собрания, и для гимназий. Было это совсем незадолго до 1917 года.
Умерли правившие старики, помнившие старую Россию, и распался СССР, в котором владыки Кремля, вопреки всему, видели отсвет Российской империи, а себя считали красными царями. Я глубоко убежден, что только искаженное имперское чувство в сознании геронтологической команды было гарантом геополитической целостности территорий, когда-то принадлежавших России. Пока есть чувство семьи, ответственности каждого за всех членов семьи, до тех пор она существует и не распадается. В Российской империи была узкая имперская прослойка, своего рода имперский цемент, соединявший куски в здание, но этот цемент выбили большевики, при этом сами не став ему заменой, — и все расползлось. А имперской единой нацией великороссы так и не стали, и в этом трагедия и причина гибели и Российской империи, и СССР, и, возможно, пока еще существующей Эрэфии. После чудовищных репрессий большинство подданных большевиков решили им служить, стиснув зубы и заставив себя верить в красные идеалы, заменившие им веру в Бога и в монархию. Возникла совершенно новая религия веры в большевистское государство с иконостасами красных уголков, публичных шествий с портретами вождей и красным погостом и мощами на Красной площади. Страшное варварское государство с обязательными людоедскими жертвоприношениями так называемых врагов народа на жертвенники красного террора. Архитектор Щусев, до революции тонкий церковный стилист, построивший храм Марфо-Маринской обители на Большой Ордынке и храм-памятник на Куликовом поле, воздвиг для вождей большевизма зиккурат, ставший символом их беспощадной и кровавой власти. Было запланировано расширить большевизм на всю Восточную Европу, а старые континентальные демократии — прежде всего Францию и Испанию — хотели подорвать изнутри, для чего вербовалась огромная агентура и финансировались европейские компартии.
К счастью, этот план по разнообразным причинам провалился, и немалую роль в неудаче Кремля сыграл фашизм, видевший в СССР опасного соперника. Пассивность Англии и Франции, желавших устранить СССР с европейской арены руками вермахта, привела к захвату стран Восточной Европы Красной армией и долгому позорному рабству этих небольших государств.
Такие глобальные планы Москвы были возможны только при создании чудовищной военной промышленности. Были созданы закрытые городки ученых и инженеров, работавших на ВПК. Эту ученую публику коммунисты неплохо кормили, но следили при этом за каждым их контактом. Были подкуплены и рабочие военных заводов, ставшие рабочей аристократией, преданной режиму. Остатки старой дореволюционной технической интеллигенции подготовили себе достойную смену. Советское образование, особенно в точных науках, было одним из лучших в мире. Была развита и советская медицина, тоже достаточно прогрессивная. Пища в СССР была нехитрая, но дешевая, квартиры плохие и почти бесплатные, и в целом советский народ жил спокойно и в своей массе не хотел никаких перемен. Надо учитывать, что самые социально активные русские люди были выбиты волнами красного террора, а здоровый остаток подобрала Вторая мировая война с ее чудовищными потерями на советско-германском фронте. Цифра в двадцать шесть — двадцать семь миллионов погибших, несомненно, занижена. В некоторые деревни не вернулся ни один мужчина, я знал село, где женщины рожали от стариков-свекров, заменивших своих погибших сыновей. Победу СССР над Германией добыла молодежь, родившаяся в деревнях после революции, когда у крестьян было полно скота, и они охотно кормили своих детей, становившихся от этого выносливыми солдатами. Потом началась коллективизация, скот перерезали — до сих пор не восстановлено поголовье коров и овец, бывшее в России до 1928 года.
Советское население в своей массе было покорно властям и во всем им подчинялось. Когда Горбачев затеял свою перестройку, то рядовое население очень удивлялось: и так неплохо живем, чего еще надо, это все Москва мудрит. Советскую систему можно было бы называть неорабовладельческой военнотехнической архаичной системой, близкой по своей структуре восточным сатрапиям древнего мира. Только такая, тотальная, без щелей, отдушин и обязательств перед населением, диктатура могла сломать гитлеровскую армию. Высказывания «Война все спишет» и «Русские бабы еще нарожают солдат» приписывают то ли Сталину, то ли Жукову — военачальникам, наступавшим по грудам тел своих войск и мостившим дороги победы целыми поколениями русских людей. Дети, рожденные от тыловиков, дезертиров, больных и стариков, — это не дети солдат, которым в Красной армии почти не давали отпусков, в отличие от вермахта, где заботились о воспроизводстве немецкого народа.
Была ли советская система советской цивилизацией? Я не могу дать четкого ответа на этот вопрос ни самому себе, ни своим читателям. Для кого-то была, а для кого-то нет. Ведь бывают же чисто гуманитарные и чисто технические цивилизации без раздутого военного и технического комплекса. А с эстетикой и гуманитарными науками в СССР дело было плоховато. Они выполняли чисто утилитарную роль — держать в повиновении ВКП(б) и КПСС массы людей, которых все-таки надо кормить каким-то литературным эрзацем, и такими же заменителями в театре, кино и живописи. Деятели культуры СССР были величайшими лжецами, которые долгались в конце концов до того, что сами верили в свою ложь. Так вышло, что я был близок с женщиной, отец которой отсидел на Соловках за анархизм, и от него я знаю, как боялись чекисты настоящих левых и как они усиленно их истребляли. Зная это и прочитав основные труды Бакунина, Кропоткина и их популяризаторов, я утверждаю, что социализма в СССР не было и все ярые советские сторонники «реального» социализма — лютые, непримиримые враги любых подлинно левых идей и всех левых партий — от анархистов до социал-демократов. Татарская золотоордынская модель ленинско-сталинского псевдосоциализма просто рядилась в красные тряпки марксизма и проповедовала никогда не существовавшую в СССР диктатуру пролетариата. Впрочем, все это азбучные истины, но до сих пор по улицам Москвы ходят тысячные толпы людей с красными флагами и портретами бородатых идеологов и вождей, а во многих западных университетах по-прежнему полно левых профессоров и студентов, считающих, что в России только немного ошиблись и извратили хорошую левую идею. Существовавший в России многослойный материк ВПК, партийной бюрократии, технической интеллигенции, органов МВД и КГБ был достаточно прочен и мог бы существовать еще десятилетия, чего ожидали все западные советологи и аналитики, для которых развал СССР был совершенно неожиданным. Никто не учитывал, что в советской системе был свой кипящий котел, который должен был взорваться. Этим котлом являлась бесконечно алчная номенклатура, уже поездившая на Запад, всего там повидавшая и решившая жить, как европейская буржуазия. Особенно шикарно жить по западным нормам хотели жены номенклатурщиков, и главным образом — провинциальных. Большую роль сыграла в этих процессах покойная жена Горбачева Раиса, очень завидовавшая туалетам и драгоценностям госпожи Тэтчер и прямо ей заявившая словами из песни Высоцкого: «А я такие же хочу!» «Дайте адрес вашего ювелира и портного», — попросила Раиса у железной леди, о чем с восторгом писали тогдашние британские газеты.
Номенклатура хотела законно передавать захваченные ею богатства своим детям. В интересах номенклатуры была проведена приватизация и вся Россия снова стала кому-то принадлежать. Въезжая на машине или автобусе в старые русские города и видя в центре разных стилей и размеров старые дома, я всегда повторял и повторяю свою любимую фразу: «Вся Россия раньше кому-то принадлежала!», имея, конечно, в виду, что еще есть наследники этих домов и процесс реституции еще возможен. Номенклатура прочно села на чужую собственность и пытается сделать этот захват вечным, всячески доказывая незыблемость чубайсовской приватизации. На каждом сборище за круглым столом в бывшем кремлевском сенате президент Путин заверяет новых хозяев земли русской: «Отмены приватизации не будет!» Успокойтесь, товарищи, вас никто не тронет — вот смысл его слов. Но в жизни и в истории ничего вечного не бывает, тем более в такой стране, как Россия, где начавшаяся в 1917 году революция отнюдь не окончилась и где славянское болото еще долго будет находиться в взбаламученном состоянии.
Но вот после 1991 года начались удивительные и непонятные для меня процессы. Само население стало усиленно уничтожать все то, что оно тяжким трудом создавало после прихода от имени народа к власти коммунистов. Этот процесс уничтожения идет на всех уровнях. Директора заводов сами уничтожают свои заводы и сдают пустые цеха под склады. Директора школ и детских садов разоряют свои заведения и продают их пустые коробки в собственность кавказцам. Вокруг Москвы и других крупных городов стоят черепа разгромленных санаториев, пансионатов, пионерских лагерей, детских садов. Что не успело вывезти начальство, то растаскивает местное население. Разгромлено множество военных городков, военных баз и складов, после которых на земле валяются ракеты, снаряды, отравляющие вещества в ржавых бочках. Закрываются исследовательские институты всех профилей, ученых выбрасывают на улицы без выходного пособия. Закрываются и громятся клубы, кинотеатры и библиотеки. Закрыты все профессионально-технические училища, и рабочий класс больше не воспроизводится, и даже на еще действующих заводах нет рабочих — работают одни старики. Создается впечатление, что страна ускоренно ликвидируется. Я недавно говорил с одним инженером ВПК, и он сказал мне, что таков приказ из Вашингтона, скоро сюда войдет американская армия, и жаль, что СССР в свое время не начал третью мировую войну и не сжег США и Европу. Так думает очень много людей, и это, в конце концов, опасно. Любимый текст — это программа Даллеса об уничтожении русского народа без войны в мирное время. Как-то все очень просто у таких людей: в революцию были «Протоколы сионских мудрецов» Нилуса, а теперь — программа Даллеса. А где сам народ и где его интеллигенция? В ответ — молчок. А я понимаю, что происходит на самом деле: номенклатура хочет схватить деньги сейчас, сию минуту, она полностью нигилистична и распродает все подряд, не веря, что ей долго удастся продержаться. Они ликвидируют и распродают все, руководствуясь афоризмом одного из последних Людовиков, кажется, Короля-солнце: «После меня — хоть потоп!» Ате, кто работал на уничтожаемых заводах, в пансионатах и детских садах, расходятся со своих бывших рабочих мест понуро, безмолвно, как рабы. Их хозяева так решили — и все тут! Они даже не воют, как выли крепостные отца моего прадеда в нашем тамбовском имении, когда он прочитал своим дворовым манифест императора Александра II о даровании воли крестьянам, и бабы завыли: «Барин, не гони нас! Куды мы пойдем? Кто нас кормить будет?!»
Особенно унизительный погром идет среди советской профессуры и научных работников. Они получают нищенскую зарплату и не могут прокормить не только свои семьи, но и самих себя. Жена моего знакомого — доктора наук и профессора-энтомолога, чтобы они могли кушать, устроилась поварихой в банк — кормить служащих и таскать домой продукты. Такова реальная жизнь, и люди бегут из страны, чтобы заработать хоть что-нибудь. Был Джордж Сорос, кормил некоторых ученых грантами, но его выжили налогами и отняли здания. СССР объявлялся общенародным государством с общенародной собственностью абсолютно на все, и если вы сейчас плохо живете, то ваши дети и внуки будут жить хорошо. Я помню, как люди во времена перестройки ходили на митинги, вслушивались в речи и все спрашивали себя: снится им услышанное или не снится? Некоторые поверили Гавриилу Попову и Юрию Афанасьеву и тоже стали сами говорить. А потом вылезли Бурбулис, Гайдар, Чубайс и Ельцин со свердловскими номенклатурщиками и все начали срочно делить. И рядовые люди приуныли очень надолго. А потом грянул 1993: пальба по парламенту, побоища на улицах, генерал Альберт Макашов… Это я тоже увидел вблизи — тогда наивные идиоты, и я среди них, пытались сколотить правый блок в Верховном Совете, и все говорили, говорили и надеялись. Во главе страны с 1917 года стояли злонамеренные вороватые личности, и, наверное, кроме грабежа, ничего произойти не могло.