– Да, господин лейтенант.
– Прежде чем вы назовете мне имя этого кадета, – мягко добавляет Гамбоа, – я должен предупредить. Это очень серьезное обвинение. Полагаю, вы представляете, какие оно может иметь последствия. И также полагаю, вы ни капли не сомневаетесь в том, что собираетесь сделать. Подобное заявление – не игра. Понимаете?
– Да, господин лейтенант, – говорит Альберто, – я думал об этом. Я не поговорил с вами раньше, потому что боялся. Но больше не боюсь, – он раскрывает рот и замолкает. Лицо Гамбоа перед ним – волевое, с четкими чертами. На миг эти глубоко прорезанные черты расплываются, смуглая кожа лейтенанта белеет. Альберто закрывает глаза и видит бледное, желтоватое лицо Раба, его застенчивый взгляд, безвольные губы. Только лицо, больше ничего, а потом, когда он открывает глаза и вновь узнает лейтенанта Гамбоа, в памяти всплывают поросший травой пустырь, викунья, часовня, пустая койка в казарме.
– Да, господин лейтенант, – говорит он, – я принимаю ответственность. Его убил Ягуар, чтобы отомстить за Каву.
– Что? – говорит лейтенант. Он уронил руку и теперь выглядит заинтригованным.
– Это все потому что его лишали увольнений, господин лейтенант. Из-за стекла. Для него это было очень тяжело, он гораздо сильнее мучился, чем остальные. А через неделю вы его оштрафовали за то, что он подсказывал мне на экзамене по химии. Он был в отчаянии, ему обязательно нужно было в город, понимаете?
– Нет, – сказал Гамбоа, – ни слова не понимаю.
– Понимаете, он был влюблен, господин лейтенант. Ему нравилась одна девушка. У Раба не было друзей, это тоже надо иметь в виду. Он ни с кем не общался. Три года подряд в училище был один-одинешенек, ни с кем не разговаривал. Все над ним издевались. И он хотел в увольнение – повидаться с этой девушкой. Вы даже не представляете, как его доставали. Вещи крали, сигареты отбирали.
– Сигареты? – сказал Гамбоа.
– В училище все курят, – с вызовом говорит Альберто. – По пачке в день. Или больше. Офицеры ничего не знают о наших делах. Раба все доставали, я в том числе. Но потом мы с ним подружились, я был его единственным другом. Он мне про все рассказывал. Его мучили, потому что он боялся драться. Серьезно мучили, господин лейтенант. Мочились на него сонного, резали форму, чтобы его лишили увольнения, плевали в еду, заставляли стать последним на построении, даже если он первым пришел.
– Кто? – спросил Гамбоа.
– Все, господин лейтенант.
– Успокойтесь, кадет. Рассказывайте по порядку.
– Он был хороший парень, – сбивчиво продолжает Альберто, – Только терпеть не мог, когда оставался без увольнений. Взаперти с ума сходил. А тут целый месяц. А девушка ему не писала. Я тоже перед ним виноват, господин лейтенант, очень виноват.
– Говорите медленнее, – говорит Гамбоа. – Вы не справляетесь с нервами, кадет.
– Да, господин лейтенант. Помните, вы его оштрафовали за подсказку на экзамене? Он собирался с девушкой в кино. Попросил меня к ней сходить. А я его предал. Она теперь моя девушка.
– А, – сказал Гамбоа, – вот теперь я начинаю что-то понимать.
– Он ничего не знал, – говорит Альберто, – но очень хотел ее увидеть. Узнать, почему она ему не пишет. Из-за стекла нас могли продержать без увольнений неизвестно сколько. Каву бы никогда не спалили. Офицеры никогда не догадываются о наших делах, если мы сами не захотим, господин лейтенант. А он был не такой, как все, в самоволку ходить боялся.
– В самоволку?
– Все ходят в самоволку, даже псы. Каждую ночь кто-нибудь да удирает в город. Но только не он, господин лейтенант. Он ни разу не решился. Поэтому он пошел к Уарине, в смысле, к лейтенанту Уарине, и сдал Каву. Он был не стукач. Просто очень хотел в увольнение. А Круг об этом узнал, я уверен, они прознали.