Тяжкая обязанность удержать Д. Мартина Дженкла от потребления обожаемой им водки пала на Дурвуда Кейбла. Фитч с Дженклом жестоко рассорились из-за вопроса о том, можно ли Дженклу пить во вторник вечером, накануне выступления в суде. Фитч, как бывший алкоголик, предупреждал Дженкла, что у него могут возникнуть серьезные проблемы. Дженкл злобно возмущался тем, что Фитч позволяет себе учить его, исполнительного директора «Пинекса», компании, чей оборотный капитал составляет более 500 миллионов, когда ему пить, а когда не пить.
Идея привлечь Кейбла к решению проблемы принадлежала Фитчу. Кейбл заявил, что во вторник вечером Дженкл должен явиться к нему в контору, чтобы прорепетировать завтрашнее выступление. Они устроили репетицию сначала показаний Дженкла, затем его перекрестного допроса. Дженкл держался неплохо, хотя особого впечатления и не производил. Кейбл заставил его просмотреть вместе с экспертами видеозапись своего выступления.
Очутившись наконец в одиннадцатом часу вечера у себя в номере, Дженкл обнаружил, что Фитч приказал убрать из его мини-бара все спиртное, заменив его безалкогольными прохладительными напитками и фруктовыми соками.
Дженкл выругался и полез в потайной карман своей дорожной кожаной сумки, где обычно держал в заначке бутылочку. Но ее там не оказалось. Фитч позаботился и о ней.
В час ночи Николас осторожно открыл дверь своей комнаты и посмотрел вправо и влево по коридору. Охранника не было, наверняка спал у себя в номере.
Марли ждала его в комнате на втором этаже. Они обнялись и поцеловались, но и только. Она еще по телефону намекнула ему, что у них неприятности, и теперь стала поспешно объяснять, в чем дело, начав с утреннего разговора с Ребеккой. Николас слушал очень внимательно.
В те моменты, когда они видели друг в друге не пылких любовников, а деловых партнеров, они редко выказывали эмоции. Но уж если кто их и выказывал, то скорее Николас, обладавший все же менее спокойным, чем у Марли, темпераментом. Рассердившись, он мог повысить голос, хотя почти никогда не делал этого. Марли же была не то чтобы вовсе холодна, но чрезвычайно расчетлива. Лишь один-единственный раз в жизни он видел, как она плакала, — это случилось в конце фильма, который он возненавидел. Они никогда серьезно не ссорились, а мелкие стычки кончались у них очень быстро, потому что Марли приучила Николаса вовремя прикусывать язык. Она терпеть не могла излишней чувствительности, никогда не дулась и не обижалась по пустякам и ему не позволяла.
Марли воспроизвела весь разговор с Ребеккой и постаралась не упустить ни одного слова из своей беседы с Фитчем.
Тот факт, что их практически раскрыли, был для них серьезным ударом. Они не сомневались, что это дело рук Фитча, и им нужно было знать, как много ему известно. Никогда не сомневались они и в том, что на Джеффа Керра можно было выйти, только выслеживая Клер Климент. Прошлое Джеффа было безобидно. Прошлое же Клер следовало надежно скрыть, в противном случае нужно удирать немедленно.
Впрочем, сейчас делать было нечего — оставалось лишь ждать.
Деррик проник в комнату Энджел через окно. Он не видел ее с воскресенья, то есть уже почти сорок восемь часов, и просто не мог ждать до завтра, потому что безумно любит ее, скучает и не может так долго быть от нее вдали. Энджел сразу же заметила, что он нетрезв. Они немедленно бросились в постель, и состоялся несанкционированный «личный визит», после чего Деррик отвернулся и тут же заснул.
Проснулись они на рассвете, и Энджел запаниковала: у нее в комнате был мужчина, что, несомненно, есть нарушение правил, установленных судьей. Деррику это было до лампочки. Он заявил, что просто дождется, пока их увезут в суд, и выскользнет из комнаты незамеченным. Это ее ничуть не успокоило. Энджел долго принимала душ.
Деррик усвоил план Клива и немало потрудился, чтобы усовершенствовать его. Выйдя из таверны, он купил упаковку из шести банок пива и несколько часов катался вдоль побережья залива: медленно ездил туда-сюда по шоссе номер 90, мимо отелей, казино, доков, от Пэсс-Кристиана до Пасагулы, потягивая пиво и обдумывая, как сорвать куш посолиднее. После нескольких кружек пива Клив проболтался, что для ответчика речь идет о многих миллионах. Чтобы вынести вердикт, требовалось лишь девять голосов присяжных из двенадцати, поэтому Деррик решил, что голос Энджел стоит гораздо больше десяти тысяч долларов.
Там, в таверне, десять тысяч казались солидной суммой, но если Клив так легко согласился на нее без особых усилий со стороны Деррика, то, надави он на них чуть сильнее, они заплатят намного дороже. Чем дольше он катался, тем значительнее представлялась ему цена голоса Энджел. Она достигла уже пятидесяти тысяч и росла с каждым часом.
Деррику очень хотелось бы решить, от чего следует отсчитывать проценты. Если, к примеру, истице присудят десять миллионов долларов, тогда один процент — один крохотный процентик — составит сто тысяч. А если это будет двадцатимиллионный вердикт? Это уже двести тысяч. Что, если предложить Кливу такую сделку: наличными десять тысяч вперед плюс процент от суммы, которую присудят истице? Это послужит хорошим стимулом и Деррику, и, разумеется, его подруге — постараться убедить коллег-присяжных вынести обвинительный вердикт. Нужно сыграть в эту игру, другой раз такой шанс может и не представиться.
Энджел вышла из душа в банном халате и закурила.
Глава 27
Защита доброго имени «Пинекса» началась в среду утром весьма плачевно, хотя вины компании в том не было. Уолтер Баркер, обозреватель «Магната», популярного экономического еженедельника, написал, что готов биться об заклад: два против одного, что жюри в Билокси вынесет «Пинексу» обвинительный вердикт. К Баркеру прислушивались. Юрист по образованию, он приобрел на Уолл-стрит солиднейшую репутацию человека, прекрасно разбирающегося в судебных процессах, которые касаются коммерческих дел. Его коньком было отслеживание таких процессов и предсказание их исхода задолго до завершения. Обычно он не ошибался и сколотил на своих предсказаниях немалое состояние. Его читали все, и тот факт, что он готов был поставить на обвинителя, произвел на Уолл-стрит эффект разорвавшейся бомбы. Стоимость акций, равнявшаяся в начале торгов семидесяти шести, упала до семидесяти трех, а в середине утренней сессии равнялась уже семидесяти одному с половиной.
Народу в зале в среду значительно прибыло. Мальчики с Уолл-стрит все были снова на месте, все читали статью Баркера, и все неожиданно оказались с ним согласны, хотя совсем еще недавно все они сходились во мнении, что «Пинекс» выстоял против свидетелей обвинения и заключительную часть процесса проведет уверенно. Теперь они с озабоченными лицами перечитывали свои донесения в штаб и склонны были пересмотреть свою точку зрения. Последнюю неделю Баркер наблюдал за процессом непосредственно в зале суда, где в одиночестве сидел в заднем ряду. Что же он увидел оттуда такого, что ускользнуло от их взглядов?
Ровно в девять присяжные торопливо вошли в свою ложу. Лу Дэлл пропускала их в открытую дверь с видом пастуха, собирающего свое стадо в загон с особым чувством облегчения, но все еще немного сердясь за то, что накануне оно разбежалось, ускользнув от ее бдительного ока. Харкин приветствовал присяжных так, словно они не виделись по крайней мере месяц, отпустил какую-то плоскую шутку по поводу рыбалки, затем пробежался по традиционным вопросам: «Не подвергались ли вы каким-либо домогательствам?» и пообещал скорое завершение процесса.