— Заседание назначено на десять часов утра в Парчмене.
— Вы шутите!
— Ничего подобного. Я сам только что узнал. Судя по всему, это мероприятие не афишируют.
Я долго сидел в темноте, в который уж раз проклиная отсталость порядков в штате, где столь важные дела решаются такими неправомерными способами. Как вообще можно было вести речь об условно-досрочном освобождении Дэнни Пэджита? Прошло всего восемь лет после убийства и суда. Он получил два пожизненных срока, каждый из которых, даже по местным обычаям, составлял не менее десяти лет. Мы считали, что минимум двадцать мерзавец все же проведет в тюрьме.
Я приехал домой около трех, поспал часа два, потом разбудил Гарри Рекса, который долго не мог понять, кто говорит и в чем дело. Тем не менее, прихватив булки с сосисками и крепкий кофе, я прибыл в его контору к семи часам. Мы оба находились в дурном настроении и, копаясь в юридических справочниках, беспрерывно сыпали ругательствами, адресованными не друг другу, а расплывчатому и беззубому, устаревшему законодательству штата об условно-досрочном освобождении, принятому еще тридцать лет назад. Законодательные нормы определялись лишь в общих чертах, предоставляя политикам и чиновникам полную свободу действовать по собственному усмотрению.
Поскольку большинство законопослушных граждан с системой условно-досрочного освобождения не сталкивались, она не являлась приоритетным объектом внимания законодательных органов штата. А поскольку большинство заключенных в штате были либо бедняками, либо чернокожими, неспособными воспользоваться ее расплывчатостью в своих интересах, не составляло труда, приговорив к суровым наказаниям, спокойно держать их за решеткой. Но для заключенного со связями и средствами эта система была восхитительным лабиринтом противоречивых законов, позволявших совету по условно-досрочным освобождениям кое-кому делать послабления.
Где-то между судебной системой, системой исполнения наказаний и системой условно-досрочного освобождения два «последовательных» пожизненных срока Дэнни Пэджита превратились в два «взаимопоглощающих», то есть текущих параллельно, как объяснил мне Гарри Рекс.
— И что это дает? — поинтересовался я.
— Этот прием используется, когда на осужденном висит несколько приговоров. Если вытянуть их в цепочку, срок составит, скажем, восемьдесят лет, а если наложить один на другой — то от силы десять. Вот для чего это делается.
Я опять недоверчиво покачал головой. Гарри Рекс не стал скрывать раздражения.
Не без труда я дозвонился все же до шерифа Макнэта. Он говорил так, словно страдал от похмелья, как и мы, хотя был абсолютным трезвенником. Макнэт тоже ничего не знал о слушаниях. Я спросил, собирается ли он присутствовать, но оказалось, что его день уже полностью распланирован.
Кому имело бы смысл позвонить, так это судье Лупасу, но он покоился на кладбище уже шесть лет. Эрни Гэддис ушел на пенсию и рыбачил где-то в Дымных горах. Его преемник Руфус Бакли жил в округе Тайлер, и в телефонной книге его номер не значился.
В восемь часов я сел в машину. Булки и кофе безнадежно остыли.
В часе езды на запад от округа Форд ландшафт радикально менялся, становясь идеально плоским — там начиналась Дельта. Это был регион, изобильный для земледелия и нищий с точки зрения условий жизни, но мне было не до социальных комментариев и созерцания природных красот. Меня слишком беспокоил исход предстоящих тайных слушаний.
Нервировало меня и то, что предстояло собственными глазами увидеть легендарный тюремный ад: Парчмен.
Через два часа езды появился забор с колючей проволокой, тянувшийся вдоль поля, а вскоре — дорожный указатель. Я свернул к главным воротам. Охраннику в армейских ботинках сообщил, что являюсь журналистом и прибыл на слушания.
— Прямо вперед, за вторым зданием налево, — указал он, записывая мою фамилию в книгу регистрации.
Вдоль главной дороги громоздились мрачные серые здания, дальше тянулся ряд белостенных домов, которые не нарушили бы благообразия и тихой Кленовой улицы, существующей в любом миссисипском городе. Я остановился у административного корпуса «А» и поспешил войти, озираясь в поисках какой-нибудь секретарши. Таковая нашлась и послала меня в соседнее здание, на третий этаж. Время приближалось к десяти.
В конце коридора, у одной из дверей слонялось несколько человек. Один из них был тюремным надзирателем, второй — патрульным из дорожной службы штата, третий — просто мужчиной в помятом пиджаке.
— Я прибыл на слушания по условно-досрочному освобождению, — сообщил я.