Люсьен никогда не питал иллюзий относительно шансов Джейка на победу в суде присяжных, поскольку был убежден, что весь пул кандидатов отравлен компрометирующим поведением Букера Систранка. Не способствовал улучшению репутации Летти в глазах общественности и предпринятый ею по чьему-то дурному совету переезд в дом, некогда принадлежавший довольно известному белому семейству. Она была черной, а большинство присяжных будут белыми. В городе и так уже ощущались неприязнь к ней и подозрительность. Она нигде не работала с тех пор, как не стало мистера Хаббарда, а теперь еще и это. Пока она, к сожалению, носила самую ненавидимую в округе фамилию.
Подать на развод нужно было без промедления. Но бракоразводный процесс не мог завершиться до начала суда по завещанию, назначенного на 3 апреля. А в завещании она упомянута под старой фамилией — Лэнг, и пока является Лэнг, останется Лэнг во время суда.
«Окажись я на месте Уэйда Ланье, — подумал Люсьен, — прежде всего заставил бы присяжных ненавидеть всех когда-либо живших на земле Лэнгов».
— Простите, Порция, — вздохнул Люсьен. — Не обижайтесь. Просто именно так и будет.
Порция понимала это, во всяком случае, старалась понять. Она была слишком вымотана, чтобы много говорить. Ее мать и сестры остались дома, сгрудившись в своих банных халатах вокруг камина, на полке которого лежал наготове пистолет, не зная, посылать ли детей в школу, и если да, то что им сказать. Керк, учившийся в средних классах, знал братьев Ростон и поклялся больше никогда не переступать порога школы. Они были такими хорошими ребятами. Он ненавидел отца, считал, что его жизнь окончена, и хотел так же, как Порция, уехать, записаться в армию и больше не возвращаться домой.
Джейк и Гарри Рекс обсудили возможность отсрочить начало процесса: придумать какие-нибудь отговорки, потянуть время, дать Гарри Рексу возможность закончить бракоразводный процесс, а системе — избавиться от Симеона, услать его подальше, чтобы округ успел оправиться от ужаса, от двух похорон и бурных страстей вокруг наследства Сета Хаббарда.
Что изменится через полгода? Летти разведется и даже может вернуть себе девичью фамилию. «Летти Тейбер» звучало куда лучше, хотя Порция напомнила себе, что мать все равно будет так или иначе ассоциироваться с Лэнгами. Симеон сойдет со сцены. О Систранке все почти забудут. Без сомнения, через полгода ситуация станет более благоприятной для беспристрастного процесса. Конечно, оппоненты будут бурно возражать против отсрочки, что естественно при теперешнем их преимуществе.
С осторожным оптимизмом Джейк возлагал кое-какие надежды на вероятный разговор с судьей Этли: быть может, во время очередной пятничной встречи на крыльце его дома за стаканчиком виски, когда раздражение судьи утихнет, удастся внедрить в его сознание мысль о необходимости отсрочить или перенести процесс. Попытаться, во всяком случае, стоило. Единственное опасение: не разозлить судью подобной откровенной попыткой «наушничества» — в этом случае ничего, кроме приказа заткнуться, ожидать не приходилось.
«И все же я попытаюсь, — решил Джейк, — но только после пары стаканчиков. Судье Этли разговор может не понравиться, но он никогда не накажет меня за это. Устроит небольшой нагоняй, однако непоправимого ущерба нашим отношениям это не нанесет».
«Пусть пройдет немного времени, — размышлял Джейк. — Пусть гнев, ужас и скорбь утратят остроту, а потом и стихнут. В понедельник они подадут на развод, и спустя недельку я подкачу к судье Этли».
Прибыл Квинс Ланди, посещавший контору раз, иногда два раза в неделю, и нашел всех в конференц-зале, мрачно сидящими вокруг стола, молчаливыми, подавленными, почти убитыми горем и не ожидающими от будущего ничего хорошего. Новость он услышал по радио, когда ехал из Смитфилда. Хотел было спросить, как трагедия скажется на процессе, но, проведя всего несколько минут в конференц-зале, понял, что процесс под серьезной угрозой.
Вилли Хастингс был одним из четырех штатных чернокожих помощников Оззи. Гвен Хейли, жена Карла Ли, мать тринадцатилетней Тони, у которой все теперь было хорошо, доводилась ему кузиной. Он постучал в дверь дома Саппингтона, подождал и услышал торопливые шаркающие шаги внутри. Наконец дверь приоткрылась, и в щель выглянула Летти.
— Доброе утро, миз Лэнг, — поприветствовал Вилли. — Меня послал шериф Уоллс.
Дверь открылась шире, и Летти вымученно улыбнулась:
— А, это вы, Вилли, заходите, пожалуйста.
Войдя, он увидел, что дети не школе, а смотрят в гостиной телевизор. Хастингс последовал за Летти на кухню, где Федра подала ему чашку кофе. Поболтав немного с женщинами и заметив, что телефонная трубка снята с рычага, он спросил о звонках с угрозами и сказал, что понаблюдает за домом. Его машина припаркована на подъездной аллее — пусть все видят, что дом под присмотром, а если он им понадобится, то они знают, где его найти. Шериф Уоллс просил передать им свое сочувствие.
Симеон находится в камере, один, весьма побитый и все еще не проснувшийся с похмелья. С Ростонами Хастингс знаком не был, не разговаривал с ними, но знал, что они сейчас у себя дома, в окружении родственников и друзей. Летти вручила ему письмо, написанное ею рано утром, и попросила, чтобы он непременно передал его Ростонам.
— Просто мы хотим, чтобы они знали, как ужасно мы себя чувствуем.
Вилли пообещал, что письмо будет передано еще до полудня.
Ему налили с собой кофе в термос, и он удалился. Температура воздуха все еще не поднялась выше нуля, но обогреватель в его патрульной машине работал исправно. Все утро, борясь со сном, он попивал кофе и наблюдал за улицей, но ничего подозрительного не заметил.