В ваш кейс. Да, мистер Зайковски, вы уже упоминали об этом. И что же?
А я вижу, Сэмюэл уже жалеет, что сел. Директор мужчина рослый, он прямо-таки нависает над ним.
И что же? — повторяет Тревис. Чего вы ожидаете от меня? Возможно, мне следует вызвать виновных в мой кабинет, заставить их извиниться перед вами, пообещать, что в дальнейшем они будут вести себя хорошо. Возможно, мистер Зайковски, вам хочется, чтобы я попросил их отстать от вас. Возможно, вы полагаете, что это вам поможет.
Нет, говорит Сэмюэл. Разумеется, нет. Никакой необходимости в…
Или, возможно, мистер Зайковски, — вот это, пожалуй, мысль хорошая, — возможно, мистер Зайковски, вам следует потратить недолгое время на обдумывание задач, которые стоят перед вами, как перед служащим нашего учреждения. Вы учитель, мистер Зайковски. Я уже обращал ваше внимание на этот факт, но, похоже, вы о нем позабыли. Вы учитель, а это означает, что вы преподаете, руководите классом и поддерживаете в нем порядок. Поддерживаете порядок, мистер Зайковски. Насаждаете дисциплину. И не позволяете мальчишке четырнадцати лет, который через двенадцать месяцев будет либо стоять в очереди за пособием по безработице, либо воровать чужие деньги, брать над вами верх. Не удивляйтесь, мистер Зайковски. Вы не назвали имен, однако в этом никакой необходимости не было. Мне известно все, что происходит в моей школе. Я всеведущ. Донован Стэнли — подонок. Однако ему осталось провести здесь всего несколько месяцев. И в течение этого срока я не намерен тратить время либо силы, да и вообще уделять какое-то внимание чему-либо столь омерзительному и ничтожному, как
И директор уходит. Не оглядываясь ни на Сэмюэла, ни на меня.
Я стою, где стоял. Держу в руке чайную ложку и стою. Смотрю на Сэмюэла. Наблюдаю за ним. Понимаю, надо что-то сказать, а что именно, не знаю. Что я могу сказать?
Ну и не говорю ничего. Да Сэмюил мне и шанса такого не дает. Он поднимается из кресла, берет свою сумку, укладывает в нее книги, пересекает учительскую, даже не взглянув на меня ни разу, распахивает дверь и уходит.
Вот так все и было, инспектор. Так все было и ничего после этого не изменилось. Я-то думал, что Тревис все-таки что-нибудь предпримет. Что эту его небольшую речь он произнес перед Сэмюэлом в воспитательных целях. Ну знаете, как армейский старшина, норовящий сделать из солдат настоящих мужиков. Но он ничего не предпринял. Он действительно говорил то, что думал. Ничего он не предпринял и ничто не изменилось.
Хотя нет, это не верно. Кое-что изменилось. К худшему. Я в то время не думал, что такое возможно, но так оно и было, это точно. Вам ведь о футбольном матче уже рассказывали, верно?
— Это шутка. Вот что это такое. Шуточный отчет.
Она промолчала. Она пока вообще не сказала ни слова.
— Ну хватит, Люсия. Прервите мои страдания. Покажите мне настоящий отчет. Этот просто-напросто смешон, материал для водевиля, покажите мне настоящий, в котором сказано все, что нам нужно.
Это она могла. Главный инспектор о том не знал, но она могла. Отчет находился у нее дома, в компьютере, вернее, в его корзине. А на рабочем столе Люсии покоилась стопка листов — распечатка, приговоренная к уничтожению, но еще не отправленная в измельчитель. Мало того, в кармане у нее лежала флешка все с тем же отчетом.
— Вы же понимаете, о чем я. Об отчете, в котором сказано, что случившееся было трагедией, Зайковски душевнобольным, а оружие представляет угрозу для общества.
Она переменила позу. Вздохнула. Вернулась к прежней.
— И может быть, что-нибудь о социальных службах. О том, что они должны были, могли, в состоянии были сделать.
Она сохраняла спокойствие. Заставляла себя сохранять.
— А вот этот будет стоить мне репутации. Вам же он будет стоить работы.
На плече инспектора сидела муха. Люсия видела, что он ее не замечает, но муха там сидела.