Ужас скрутил его изнутри.
— Ханна. Ты меня слышишь?
Она пробормотала что-то нечленораздельное. Она явно бредила.
Лиам наклонился над ней, обхватил за плечи, нежно тряс и звал по имени.
— Ханна, Ханна! Вернись. Очнись. Открой глаза.
Она не очнулась. Она не открыла глаза. Ее тело обмякло в его руках.
Его мозг перебирал варианты и оценивал ситуацию. Его обучение взяло верх, мышечная память о неотложной медицинской помощи в полевых условиях, о людях с ампутированными конечностями и истекающих кровью на песке.
Лиам приложил подушечки пальцев к ее пульсу. Тусклый, нитевидный, такой слабый, что он сомневался, что вообще что-то почувствовал. Лиам положил руки ей на грудь. Наклонившись ближе, он не почувствовал ни теплого дыхания на своей щеке, ни легкого вздымания ее ребер.
Ханна не дышала.
Страх пронзил его насквозь. Он слегка откинул ее голову назад и приподнял подбородок, убедившись, что дыхательные пути чисты. Сделал тридцать нажатий грудной клетки, сцепленными руками, одно за другим. Он продолжал снова и снова.
Ее губы были теплыми, но безжизненными. Под его руками ее грудина казалась хрупкой, как стекло.
— Дыши, черт возьми, дыши!
Призрак вскочил на ноги. Он кружил по матрасу, попеременно скуля и рыча, делая паузы, чтобы обнюхать безжизненное лицо Ханны, ее обмякшие плечи. Он низко и недоуменно заскулил, что звучало вполне по-человечески.
— Я пытаюсь, — проговорил Лиам, его голос стал тихим, когда он начал делать очередную серию компрессий. — Я правда стараюсь.
Слезы собрались в его глазах и потекли по изрезанным щекам вниз, в бороду. Он едва замечал. Ему было все равно.
Он только хотел, чтобы Ханна жила, чтобы она открыла глаза и посмотрела на него с этой блестящей, прекрасной улыбкой, чтобы он мог сказать ей, что ему жаль, жаль всех.
И Ханну. И Джессу и Линкольна. И его маленького племянника. И этот проклятый мир, который украл всех, кто имел значение, всех, кто был добрым, хорошим и хоть чего-то стоил.
Проходили бесконечные секунды. Время замедлилось. Огонь потрескивал и шипел. Призрак скулил. Его собственный пульс громко стучал в ушах. «Давай, давай!»
А потом Лиам молился, умолял, торговался с тем Богом, который жил там, за звездами, — Богом, от которого он давно отвернулся. «Просто позволь ей жить. Ей и ребенку. Возьми меня вместо нее».
Он отдал бы тысячу жизней, чтобы спасти Ханну. С радостью обменяет себя на нее. Пойдет на любую фаустовскую сделку.