— Моя мать…
— Это не ты. Ты не отвечаешь за нее. Не несешь за нее ответственности.
— Мне жаль, — прошептала Квинн, ее голос приглушенно звучал из-за его кожаной куртки. — Я пыталась вытащить их. Клянусь, я пыталась…
— Мое дитя. — Он опустил голову над ее головой и заговорил тихо, чтобы слышала только она. — Тебе не о чем сожалеть. Совсем.
— Я… не смогла их спасти.
Его сильное тело дрожало. От боли громкий мужской голос звучал глухо.
— Я тоже не смог.
Внутри ее груди что-то освободилось. Ее сердце, как сжатый кулак, медленно раскрылось. Что-то таяло глубоко внутри нее.
Квинн сдалась. Она позволила себе расслабиться в его руках, позволила ему утешить ее. Она ничего не могла с этим поделать. Не могла больше бороться.
Она держалась изо всех сил, пока могла. Вдруг она снова почувствовала себя ребенком, испуганным, подавленным и одиноким.
Майло находился рядом, но он был маленьким мальчиком, которого она защищала. Квинн не могла нагружать его своей собственной травмой.
Бишоп знал, каково это, через что она прошла. Она больше не одинока в этом. Он точно знал, что она чувствует, и ей не нужно даже говорить об этом. Он понимал ее, знал, что она сделала, а что нет, и все равно простил ее.
Бишоп не винил ее за то, что она не смогла спасти девочек. Он не винил Квинн за роль ее матери во всем этом.
А раз он не винил, то, возможно, и остальные не станут.
Она не знала, как долго они простояли, прижавшись друг к другу. Это не имело значения. Ничто не имело значения, кроме их общего горя и боли. Его сострадание стало утешением, в котором Квинн отчаянно нуждалась. Несмотря на свои собственные страдания, он дарил его свободно.
Наконец, Бишоп отстранился. Он обхватил ее лицо своими большими ладонями. Слезы текли по его лицу. Он не пытался их смахнуть.
— Теперь Юнипер, Хлоя и Дафна в руках Божьих. Им больше не больно. Они больше не боятся. Он сотрет все слезы с их глаз. И не будет уже ни смерти, ни скорби, ни плача, ни боли, ибо все это прошло.
Квинн кивнула. Бабушка верила в Бога, делала все эти церковные вещи, в которых Квинн никогда не находила особой пользы. Но она видела, как это утешало Бишопа, как его вера поддерживала его после трагедии, которая сломила бы любого другого человека.
Что-то в глубине ее души жаждало такого же покоя.
Если Бишоп обрел его после всего, что у него отняли, возможно, он реален. Может быть, это то, что она тоже сможет найти и сохранить.