Толпа затихла в абсолютной тишине. Слышны были только движения тел, тихие рыдания, щебетание птиц.
Аттикус Бишоп возвышался над трибуной. Большой и грузный, он как всегда облачился в черную кожаную куртку поверх гавайской рубашки, усыпанной розовыми цветами. Его смуглая кожа имела пепельный оттенок, глаза сильно покраснели. В одной руке он держал мегафон, а другой проводил рукой по своей афро прическе.
Толпа ждала.
Он прочистил горло. Снова прокашлялся.
Квинн моргнула, отгоняя внезапную влагу в глазах. Она чувствовала отсутствие двух визжащих, энергичных маленьких девочек так, словно это две дыры в ее собственном сердце.
Ее легкие сжались. Стало трудно дышать. Она сжала руки в кулаки.
— Спасибо вам, мои друзья и соседи, — наконец проговорил Бишоп, его голос звучал громко и гулко, но срывался от горя. — Спасибо, что собрались вместе со мной, чтобы оплакать нашу великую утрату сегодня утром. Нет слов, которые могли бы передать трагедию, которая коснулась каждого из нас. Мы потеряли друзей, соседей, сестер… — Он ненадолго закрыл глаза. — И дочерей.
Квинн не могла слушать. Она не могла это слышать. Не могла этого вынести.
Она думала, что хотела быть здесь, но это оказалось ошибкой.
Она должна поскорее убраться отсюда.
Глава 8
Квинн
Народ подступил слишком близко. Квинн оказалась зажатой, отрезанной от свободного пространства. Беспомощной. Пульс стучал в ушах. Перед глазами плясали белые пятна.
Она оступилась, наступила на чью-то ногу.
— Ай!
Квинн обернулась.
Перед ней стояли Уитни Блэр, девушка, с которой она училась в школе, и ее отец, мистер Блэр — тот самый тип, которого Квинн протаранила своей тележкой в «Френдли» всего неделю назад.
Уитни посмотрела на нее и закрыла рот рукой.
— О, мне так жаль, Квинн.