— Повернись. Руки на стену. Сейчас же.
Октавия выполнила приказ, разразившись потоком непристойных проклятий.
Он обыскал ее, затаив дыхание от зловония, исходившего из каждой ее поры. Ее черные волосы свисали по спине сальными прядями. Тощее тело все еще тряслось от последнего кайфа.
Засучил рукава ее куртки и защелкнул наручники на запястьях. Развернул Октавию и зачитал ее права.
Это вошло в привычку. Сейчас у них нет возможности найти ей общественного защитника. Он даже не был уверен, где они смогут держать ее ближайшие несколько дней, не говоря уже о последующих неделях и месяцах.
Она сверкнула на него глазами.
— Я ничего не делала. Все вы на меня ополчились. Вы всегда имели на меня зуб.
Ноа помнил ее со школьной скамьи. Она была одной из самых красивых девушек в их маленьком городке, но всегда отличалась дикостью и бунтарством. Ей никогда не нравились хорошие парни. Она любила только тех, кто мог причинить ей боль и кого она могла обидеть в ответ.
Ее красота померкла и стала лишь подобием прежней. Лицо исхудало, темные глаза, как мрамор, блестели от безумия крэнка или того, что она принимала.
Раньше он жалел ее. Теперь Ноа жалел только Квинн.
— Не смотри на меня так! — закричала она.
Ее вонючее дыхание ударило ему в ноздри. Он сделал шаг назад.
— Для тебя все кончено, Октавия. Это конец.
— Я ни в кого не стреляла! Я никого не убивала! Это была не я!
Он устало покачал головой. Ему было так холодно, он так устал. Ноа просто хотел горячей еды и теплой постели. И сына, рядом с ним, в надежных и уютных объятиях.
У Бишопа этого никогда не будет. Его семья украдена у него. Украдена этим жалким подобием человека.
— Ты соучастница. С тем же успехом ты могла бы сама нажать на спусковой крючок.
— Нет! — Она неистово трясла головой. Пряди грязных волос упали ей на глаза. — Нас подставили! Нам сказали, что делать!
Он развернул ее и повел к двери. Разглагольствования сумасшедшей женщины. Такие подонки, как она, готовы на все, лишь бы избежать своей участи.
— Вперёд.