100 великих загадочных смертей

Генерал Александр Павлович Кутепов (1882–1930) был одним из активных участников Белого движения на Юге России. В Первую мировую войну он командовал ротой, батальоном и полком, закончил её полковником лейб-гвардии Преображенского полка. Во время Февральской революции полковник Кутепов, находившийся в краткосрочном отпуске в Петрограде, пытался оказать сопротивление революции, но его отряд был окружен толпой солдат и рабочих и вынужден был прекратить сопротивление. 24 декабря 1917 года он вступил в ряды Добровольческой армии, командовал Корниловским полком, дивизией, 1-м армейским корпусом, ближе всех подошедшим к Москве осенью 1919 года. В Крыму у Врангеля Кутепов командовал Добровольческим корпусом и 1-й армией. После эвакуации Крыма в Галлиполи он был назначен помощником Главнокомандующего и командиром 1-го армейского корпуса. После смерти Врангеля Кутепов возглавил Русский общевоинский союз. Еще в 1927 году он организовал посылку групп террористов в СССР.

А.П. Кутепов

26 января 1930 года Кутепов был похищен в Париже агентами советской разведки. Операцией руководили начальник 1-го отделения ИНО ОГПУ Я.И. Серебрянский и заместитель начальника контрразведывательного отдела ОГПУ С.В. Пузицкий. В этот день Александр Павлович вышел из дома и отправился в церковь, где должна была состояться панихида по случаю годовщины смерти одного из его боевых товарищей. И пропал. Во время следствия уборщик клиники Огюст Стеймец показал, что в тот день видел в окно большой серо-зеленый автомобиль, стоявший на улице Русселе, возле которого топтались двое рослых мужчин в желтых пальто, а неподалеку – красное такси. На углу стоял полицейский. Со стороны бульвара Инвалидов по улице Удино шел мужчина среднего роста с черной бородой, одетый в черное пальто. Когда он поравнялся с серо-зеленым автомобилем, люди в желтых пальто схватили его и втолкнули в машину. Полицейский сел в этот же автомобиль, и машина помчалась в сторону бульвара Инвалидов, а за ней проследовало и красное такси.

По версии, обнародованной в 1989 году советским журналистом Леонидом Млечиным, генерал скончался от сердечного приступа на советском пароходе по пути из Марселя в Новороссийск. Возможно, что приступ спровоцировала большая доза морфия, которую генералу ввели при похищении. Потерявшего сознание генерала доставили в Марсель и ночью занесли на борт советского торгового судна. По пути в Одессу инъекции продолжались, и в один из дней пленник скончался от сердечного приступа. Судьба тела в этой версии неизвестна. То ли труп выбросили в море, то ли все-таки доставили на берег.

По воспоминаниям генерал-лейтенанта госбезопасности П.А. Судоплатова, Кутепов был задержан на одной из улиц Парижа тремя сотрудниками иностранной резидентуры ОГПУ, одетыми в полицейскую форму, под предлогом проверки документов. Вынужденный сесть с ними в автомобиль, генерал оказал физическое сопротивление и скончался от сердечного приступа. Якобы Кутепов был тайно захоронен в саду частного дома, принадлежавшего одному из советских нелегалов, в пригороде Парижа Леваллуа-Перре. Эти сведения якобы сообщил французскому историку Жану Элленстайну депутат-коммунист Морис Онель, чей брат участвовал в похищении Кутепова и даже добил его ударом ножа. В ходе суда над женой генерала Н.В. Скоблина певицей Н.В. Плевицкой ей и её мужу (заочно) было предъявлено обвинение в пособничестве похищению генерала Кутепова. Подозревали, что в день похищения Кутепов шёл на встречу со Скоблиным.

В России вся архивная информация, имеющая отношение к похищению и гибели генерала Кутепова, сосредоточена в Центральном архиве ФСБ и остается секретной. Не исключено, что значительная часть документов была уничтожена вскоре после похищения, что было обычной практикой органов госбезопасности в советское время, связанной с так называемыми активными мероприятиями (убийствами и похищениями). Во всяком случае, никаких следов пребывания Кутепова в СССР до сих пор не обнаружено. Остается неизвестным, умер ли Кутепов сразу после похищения, в процессе транспортировки в СССР или уже в Москве.

Сергей Миронович Киров

Убийство Сергея Мироновича Кирова (1886–1934), члена Политбюро, секретаря ЦК ВКП(б) и вождя ленинградских коммунистов, – это, пожалуй, не только наиболее громкий, но и наиболее мифологизированный теракт советской эпохи.

С.М. Киров и И.В. Сталин

Близко знавший Сергей Мироновича член Ленинградского обкома партии и врач по основной профессии Михаил Васильевич Росляков многие годы спустя, похлебав лагерной баланды и вкусив запоздалых плодов реабилитации, так вспоминал о роковом вечере 1 декабря 1934 года: «В пятом часу мы, сотрудники, собравшиеся на совещание в кабинете второго секретаря обкома (М.С. Чудова. – Б. С.), слышали выстрелы – один, другой… Сидевший у входных дверей кабинета Чудова завторготделом А.И. Иванченко первым выскочил в коридор, но моментально вернулся. Выскочив следом за Иванченко, я увидел страшную картину: налево от дверей приемной Чудова в коридоре ничком лежит Киров (голова его повернута вправо), фуражка, козырек которой упирается в пол, чуть приподнята и отошла от затылка. Под левой мышкой канцелярская папка с материалами подготовленного доклада: она не выпала совсем, но расслабленная рука уже её не держит. Киров недвижим, ни звука. Его тело лежит по ходу движения к кабинету, головой вперед, а ногами примерно в 10–15 сантиметрах за краем двери приемной Чудова. Направо от этой двери, тоже примерно в 15–20 сантиметрах, лежит какой-то человек на спине, ногами вперед, руки его раскинуты, в правой находится револьвер. Между подошвами ног Кирова и этого человека чуть более метра, что несколько превышает ширину входной двери приемной Чудова, где находится его секретарь Филиппов. Подбегаю к Кирову, беру его за голову, шепчу: “Киров, Мироныч”. Ни звука, никакой реакции. Оборачиваюсь, подскакивая к лежащему преступнику, свободно беру из его расслабленной руки револьвер и передаю склонившемуся А.И. Угарову. Ощупываю карманы убийцы, из кармана пиджака достаю записную книжку, партийный билет… Угаров, через мое плечо, читает: “Николаев Леонид…” Кто-то из подбежавших хочет ударить ногой этого Николаева, но мы с Угаровым прикрикнули на него – необходимо честное следствие, а не поспешное уничтожение преступника».

Был составлен акт о смерти, датированный 19 часами 55 минутами 1 декабря 1934 года. Там говорилось: «Тов. Киров был ранен в 16 час. 38 мин. около приемной тов. Чудова. При первом осмотре Богеном, Росляковым, Фридманом обнаружен тов. Киров лежащим лицом вниз с вытянутыми ногами и лежащими по бокам руками, причем изо рта и носа сгустками шла кровь; кровь частично была и на полу. В двух-трех шагах от него распластавшись лежал другой, неизвестный человек. Через 7–8 минут после этого тов. Киров был перенесен в его кабинет. В это время, при переносе тела, явилась доктор Гальперина, которая констатировала цианоз (посмертное посинение. – Б. С.) лица, отсутствие пульса и дыхания, широкие, не реагирующие на свет зрачки. Сразу к ногам были положены горячие бутылки и произведено искусственное дыхание. При осмотре была констатирована рана в затылочной области. Впереди в лобной части слева оказалась большая гематома (кровоподтек). Была наложена давящая повязка и введена камфора, по два кубика три раза, кофеин два кубика два раза. Продолжалось искусственное дыхание. Прибыл врач Черняк в 16 ч. 55 мин. Врач Черняк застал тов. Кирова на столе, полное отсутствие пульса, дыхания, цианоз лица, синюшность конечностей, расширенные зрачки, не реагирующие на свет. Была впрыснута камфора и кофеин, продолжалось искусственное дыхание. В 5 ч. 10 мин. прибыли д-р Вайнберг, д-р Фейертат, д-р Цадкин и сразу за ним проф. Добротворский (прибыл в 5 ч. 15 мин.). Профессор Добротворский констатировал резкий цианоз лица, расширенные зрачки, не реагирующие на свет, полное отсутствие пульса и отсутствие сердечных тонов при выслушивании сердца. Было продолжено искусственное дыхание, был дан кислород и был вспрыснут внутрисердечно один куб. сантиметр адреналина и также дигален. Было заметно, что синюшность теряется, продолжалось искусственное дыхание еще в течение минут 25-ти. В 5 ч. 40 мин. прибыл проф. Джанелидзе. Он застал тов. Кирова, когда ему производилось искусственное дыхание. При исследовании констатировал: пульса и дыхания нет, тоны сердца не выслушиваются. Положение признано совершенно безнадежным. Несмотря на это, еще некоторое время производилось искусственное дыхание. Зрачки расширились до максимума и на свет не реагировали. Установлена смерть.

На фуражке тов. Кирова найдено сзади слева сквозное отверстие от пули. На черепе сзади на 5 пальцев от левого уха в области мозжечка имеется сквозное отверстие пули в центре затылочной кости. Над левой надбровной дугой припухлость от подкожного кровоизлияния.

Заключение: смерть наступила мгновенно от повреждения жизненно важных центров нервной системы».

Единственным непосредственным свидетелем трагедии был электромонтер Смольного А. Платич, ремонтировавший проводку недалеко от приемной Чудова и стоявший на стремянке. Он обернулся на первый выстрел Николаева и тут же метнул в убийцу отвертку, попавшую тому в лицо. Очевидно, из-за боли рука Леонида Николаева дрогнула и попытка самоубийства не удалась: пуля попала в стену под потолком. Если бы монтер не был столь меток, Николаеву, вероятно, удалось бы застрелиться, что, кстати сказать, затруднило бы позднейшую фабрикацию дела об антикировском заговоре. Если бы убийство Кирова замышлялось Сталиным как необходимый повод для репрессий против всех своих реальных или потенциальных врагов, то непосредственные организаторы должны были позаботиться, чтобы Николаев остался в живых.

Леонид Васильевич Николаев родился 19 мая 1904 года в Петербурге в семье рабочего. Работать начал в 16 лет в Самаре, где оказался в годы Гражданской войны. В мае 1921 года он устроился на службу в Выборгское отделение коммунального хозяйства Петросовета, затем стал работать в Выборгском райкоме, а в апреле 1924-го вступил в партию. В январе 1925 года Леонид Васильевич стал управляющим Лужского уездного комитета комсомола, но в мае не был аттестован в должности «как недавно прибывший и не выявленный по работе». Но именно там Николаев успел жениться на латышке Мильде Петровне Драуле, дочери батрака. Она была старше мужа на три года, а в партию вступила еще в 1919 году.

Николаев трудился на заводе имени Карла Маркса заведующим красным уголком, хотя числился рабочим. А в мае 1932 года ушел в Ленинградский обком партии референтом отдела кустарно-промышленной секции, потом стал инспектором инспекции цен Ленинградской рабоче-крестьянской инспекции. С 16 октября 1933 года Николаева зачислили инструктором историко-партийной комиссии Ленинградского института истории ВКП(б). Эта работа гораздо больше привлекала Николаева, чем связанная с постоянными разъездами по области и рутинной канцелярщиной служба инспектором РКИ. Для повышения образования Леонид Васильевич тогда же поступил учиться в Коммунистический университет.

С 1930 года жена Николаева работала в Ленинградском обкоме партии, сначала учетчиком в секторе статистики, а позднее техническим секретарем сектора кадров легкой промышленности. В ноябре 1933 года Мильда доросла до инспектора по кадрам Управления уполномоченного Наркомата тяжелой промышленности по Ленинграду и области с окладом в 275 рублей. Николаев имел оклад в 250 рублей. На жизнь вполне хватало.

3 апреля 1934 года директор института Отто Августович Лидак издал приказ: «Николаева Леонида Васильевича в связи с исключением из партии за отказ от парткомандировки освободить от работы инструктора сектора истпарткомиссии с исключением из штата Института, компенсировав его 2-недельным выходным пособием». 8 апреля партсобрание института подтвердило решение парткома об исключении Николаева из рядов ВКП(б). Он апеллировал в Смольнинский райком. Там постановили: «Ввиду признания допущенных ошибок в партии восстановить. За недисциплинированность и обывательское отношение, допущенное Николаевым к партмобилизации, объявить строгий выговор с занесением в личное дело».

Леонид Васильевич безуспешно добивался снятия взыскания. Аппаратной работы ему больше не предлагали. Николаев оставался безработным вплоть до 1 декабря. Он писал письма в разные инстанции, в том числе Кирову и Сталину, а также в Политбюро, но отмены взыскания так и не добился. В письме Кирову Николаев, в частности, подчеркивал, что несколько лет работал на ответственных должностях, активно боролся с зиновьевской «новой оппозицией», но «вот уже четвертый месяц» сидит «без работы и без снабжения», но «на это никто не обращает внимания». В письмах Сталину и Политбюро он утверждал, что стал жертвой бездушных бюрократов и пострадал за критику. Ссылаясь на тяжелое материальное положение, просил обеспечить работой. В письме в Политбюро Николаев жаловался: «Для нас, рабочего люда, нет свободного доступа к жизни, к работе, к учебе… Мы въехали в новую квартиру, но за неё дерут так, что нет никакого спаса… О войне предсказывают, как метеорологи о погоде… Пусть будет так – война неизбежна, но она будет разрушительна и спасительна. Не столько же пострадает народ, как в нашу революцию 17–30–50 млн чел. со всеми её последствиями».

15 октября 1934 года Николаева задержали на улице Красных Зорь недалеко от дома, где жил Киров. В ближайшем отделении милиции его обыскали, обнаружив револьвер, на который Николаев имел законное разрешение, выданное еще в 1924-м и перерегистрированное в 1930 году. До убийства Кирова всем членам партии официально дозволялось иметь оружие и разрешение на право его ношения выдавалось автоматически. После разъяснительной беседы Николаева отпустили. Подобных просителей, пытавшихся пробиться к Кирову со своими просьбами и жалобами, милиция во множестве задерживала и на Красных Зорях, и у Смольного.