Громкие политические процессы в СССР в 1936–1938 годах вновь заставили вдову Брусилова задуматься о справедливости пророчества ее мужа. В январе 1937 года Надежда Владимировна записала в дневнике: «На мой взгляд, весь мир сошел с ума. Всюду творятся совершенно непостижимые вещи, но наша Россия-матушка, как всегда, всех перещеголяла. Сталин захлебывается в крови своих «товарищей». Процесс за процессом и пачками расстреливаются все бывшие «вожди». Хорошо, что мы их никого лично не знали, а то было бы еще темнее.
Единственный раз один из них был у нас: Муралов; и теперь, когда читаешь в газетах, что он вел себя достойно и стойко шел на смерть, не раскаиваешься, что когда-то я подала ему руку. Дело было так. Не помню, в котором году, может быть, в 22 или 23-ем. Он был командующим войсками Московского военного округа. Красноармейцы орали на улицах: «нам не нужно генералов, у нас есть солдат Муралов», это был припев к какой-то их песне.
Алексей Алексеевич был болен: он часто в то время болел. Ему спешно нужно было устроить дело какой-то бедствующей военной семьи, глава которой был сослан. Он постоянно о ком-нибудь хлопотал. Позвонив об этом по телефону Муралову, думал изложить все дело также по телефону, но Муралов сказал, что сейчас же приедет сам к нему и, действительно, в скором времени вошел к нам очень высокий, очень плечистый, черноволосый человек (теперь в газетах, упоминая его имя по поводу процесса, называют его седым гигантом). (Интересно, что Николай Иванович Муралов в своей ранней биографией почти повторил судьбу Котовского. Родившийся в семье мещанина-хуторянина в Таганрогском округе Войска Донского в 1877 году, он в 1897 году окончил сельскохозяйственное училище. С того же года служил управляющим различных имений, винокуренным и маслобойным заводами. С 1903 года работал помощник земского агронома в Подольске. В том же году Муралов присоединился к большевикам. Котовский же двумя годами позже подался в разбойники. Оба променяли сытую и обеспеченную жизнь управляющего на романтику. У Муралова это была романтика революции, у Котовского – романтика большой дороги. Кстати сказать, и Муралов и Котовский в 1926 году попали в число 27 военачальников и военно-политических деятелей, удостоенных в 1926 году статьями в биографическом словаре «Гранат». Кроме Котовского, из числа умерших в этот список были включены В. М. Чапаев, Д. А. Фурманов, Н. Г. Маркин, Э. М. Склянский, переживший Котовского всего на 21 день, М. В. Фрунзе и В. М. Альтфатер. Из этих людей только Склянский, Фрунзе и Альтфатер занимали действительно крупные посты и наверняка попали бы в словарь, даже если бы остались в живых. Остальных же, включая Котовского, поместили в словарь только благодаря тому, что к моменту его издания они уже успели умереть. Хотя тот же Чапаев к моменту своей гибели 5 сентября 1919 года уже командовал группой из двух стрелковых дивизий, тогда как Котовский в тот момент командовал только стрелковой бригадой. В конце 1927 года активный троцкист Муралов из этого списка исчез, а Котовский остался вплоть до самого конца Советской власти. Существует легенда, что в 1923 или в начале 1924 года Муралов предлагал Троцкому совершить военный переворот и арестовать и расстрелять Сталина. Однако Троцкий будто бы отверг этот план, так как не хотел становиться военным диктатором на латиноамериканский манер. – Б. С.). Он привел с собою какого-то молодого человека, не то адъютанта, не то чекиста, как я ошибочно тогда подумала. Выслушав все, что ему говорил Алексей Алексеевич, он заявил, что все будет исполнено. И, действительно, как мы потом узнали, он сделал все, о чем мы его просили. Молодой человек, почтительно сидя за отдельным столиком, стенографировал все, что говорил Алексей Алексеевич. В конце разговора Муралов вдруг перешел на другую тему:
«Вот, говорил, Вы не видите заграничных газет. Какие скверные нелепости пишут и говорят Вам бывшие сослуживцы и подчиненные, теперь «белогвардейцы». Они рассказывают, что Вы нам продались, что мы осыпали Вас золотом. Мы же больше Вас уважаем, так как не смеем даже предложить Вам автомобиля для городских разъездов и хотя бы немного увеличить Вашу квартиру. Я вижу, как Вы карабкаетесь в трамвай с Вашей больной ногой, но мы не смеем Вам оказать никакого внимания, потому что Вы презираете нас и не примете от нас лично для себя ничего…»
– «Вы ошибаетесь, Николай Иванович, возразил мой муж, Вас я искренно уважаю, но признаю, что Правительство наше стоит на ложном пути с его коммунистическими утопиями. Ведь Вы же тоже меня уважаете, несмотря на мои монархические и религиозные убеждения».
– «Ну, конечно, – сказал Муралов, – кто же в этом может сомневаться».
Ласково улыбнувшись в сторону в сторону молодого человека, его секретаря, Ал. Ал. сказал: «Этого, юноша, записывать не надо».
Тот вскочил, вытянулся и воскликнул: «Слушаюсь». Совсем будто по-прежнему, чуть-чуть что не прибавив: «Ваше Высокопревосходительство».
Эта сцена ярко запечатлелась в моей памяти. И теперь, когда этого идейного коммуниста и большевика приговорили к расстрелу в Москве, его наружность все время перед моими глазами.
Мы с сестрой помним и знаем, что Николая Ивановича Муралова многие любили, и многим он оказывал всякую помощь. Он был ярый охотник, а мой брат Ростислав шутя говорил, что все охотники хорошие люди. В моих воспоминаниях есть глава о самоубийстве и похоронах Георгия Николаевича Хвощинского. Он был дружен с Мураловым и это для меня большая рекомендация. Коля, наш племянник, рассказывал с восторгом об облавах на зверя и всевозможных охотах, устраиваемых Мураловым и Хвощинским. Между прочим, он рассказывал об изумительной отваге Муралова, который ходил на зверя единолично. И теперь мне отрадно читать, что он не испугался другого зверя, в лице Сталина и компании и мужественно пошел на смерть, за свои, хотя бы и утопические, но искренние идеи» (ГАРФ, ф. 5972, оп. 1, д. 22а, л.л. 152–154).
Но особенно привлек внимание Надежды Владимировны процесс Тухачевского, вызвав воспоминания о единственной встрече с ним. Теперь вдова Брусилова жалела, что тогда не пустила Тухачевского к мужу. А вдруг бы они сговорились вместе свергнуть советскую власть? Надежда Владимировна так прокомментировала сообщение о расстреле Михаила Тухачевского: «Лично всех этих людей мы не знаем, но о некоторых из них мы слышали самые хорошие отзывы от близких нам людей. Только одного, Роберта Петровича Эйдемана, мы знали лично; имели полное основание его ценить и глубоко уважать. Он жил бедно и был чистой воды коммунист. Последний мой разговор с ним ясно помню: «Роберт Петрович, Вы бессознательный Христианин и когда-нибудь я Вас приведу к Христианству». Он улыбнулся и отвечал мне: «Ну, нет, Надежда Владимировна, Скорей я Вас перетяну в коммунизм, чем Вы меня в христианство», а между тем как он оценил и понял письмо схимника Анатолия из Киева, когда я ему его прочла в 1927 г., и сам несколько раз его перечитывал. Конечно, он был Христианин-коммунист, а не современный безумец-безбожник… Прежде всего, мы бы не уехали за границу, нас бы не выпустили, если бы не он и Ворошилов. Это были неразлучные сотрудники и даже друзья. Я совершенно не понимаю, как мог Ворошилов допустить это избиение, и думаю, что его именем играют и подписывают распоряжения самовольно, без его ведома…
Я этого Тухачевского видела всего один раз. Это было в Москве в 1923 или в 1924 году, не помню точно. Я была на кухне, он вошел по черной лестнице прямо на кухню и, взглянув на меня, спросил:
– Кажется, мадам Брусилова?
– Да, я. Что Вам угодно.
– Мне очень нужно видеть генерала.
– Он нездоров и прилег.
– Но у меня очень серьезное дело. Я Тухачевский, меня генерал знает.
– Очень сожалею, но беспокоить его нельзя.
Он резко повернулся и вышел, нахмурясь, на лестницу. К то-то из присутствующих на кухне женщин (все мы тогда толклись, каждая у своего примуса), смеясь сказала: «Ишь, большевицкий красавчик, обиделся!» Я пошла к Алексею Алексеевичу. Он лежа читал. Я рассказала ему про визит Тухачевского – «Хорошо сделала, что не пустила его ко мне. Мне не о чем с ним говорить. Он безбожник, кощунник, к тому же авантюрист. Мне говорили, что вся его квартира полна кощунственных картин, карикатур на Божью Матерь, Христа, на Святых. Он далеко пойдет, этот молодчик!»
Много лет назад так говорил Алексей Алексеевич. Теперь в 1936 году, судя по газетам, как принимают красного маршала в Лондоне и Париже, Алексей Алексеевич был прав. А мое нежелание пустить его к мужу, мое чутье меня не обмануло. Очень вероятно, что его подослали к нему, как это неоднократно раньше бывало. Об этом случае мы тогда же говорили многим и это помнят в Москве.