– Давайте! – обрадовался следователь и, достав из стола начатую пачку папирос "Дюбек", кинул её задержанному.
– Ах, Бобылёва, – громко прознёс Некрасов и слез с коня.
– Благодарю! – довольно произнёс допрашиваемый и, закурив, начал:
– Это ты, пацан, книжек перечитался! – злобно зашипел Пахомов.
– Тогда вот садись, братец, и напечатай мне вот эти три приказа, – Клинов подал ему несколько листов, написанных великолепным каллиграфическим почерком.
– Наступила тишина. Все думали о чём‑то своём. Только в буржуйке громко потрескивали поленья.
– Стой! Стрелять буду!
– Иваныч, разреши я у себя с мальцом поговорю, – обратился мужчина в полушубке к высокому мужчине в шинели с четырьмя красными квадратами на левом рукаве.
– Я не спал, товарищ начальник особого отдела! – подскочил со стула задремавший следователь.
– Какой дурак! Пещерный человек! Полудурок! – возмутился в душе Некрасов.
– Ой! Чёрт, ой! – послышалось впереди, а затем последовала команда, передаваемая по цепи:
– Ни чем, а кем! Помощником твоим. Как печатает! Никогда не видель таких фокусов!
– Тогда я возьму! Для Лизы! Или ты хочешь, чтобы она зимой умерла от холода, а?
– Цыц, сопля! – взвился рябой.
(стихи Лии Слёзкиной).
Матросы оцепили поезд. Из вагона первого класса вышел человек выше среднего роста с бородкой клинышком, в шинели, фуражке и пенсне. За ним резво повыскакивали симпатичные молодые женщины. Все в полушубках, в шлемах‑богатырках и коротких хромовых сапожках.
– Есть! – чётко, как его уже научили, ответил Юра.
Юрий бросился в комнаты. Увидев огромный сундук, он открыл его тяжёлую крышку. Достав оттуда большую цветастую шаль, он постелил её на полу и начал бросать всё содержимое сундука: простыни, платки, юбки, платья, рушники…
Мягко звякнули шпоры,
20 сентября Некрасов приехал в Екатеринодар. Здесь, в военкомате, ему сразу же дали адрес Екатерины. Юрий шёл по улицам и смотрел вокруг. Стоял прекрасный тихий день бабьего лета. Падали последние жёлтые листья с высоких тополей. В палисадниках красными шапками красовались георгины. Паутина садилась ему на плечи, фуражку, лицо… Пахло дымом от сжигаемых в садах сухой травы и опавшей листвы. Вот и дом сорок пять на улице Кузнечной. Скромный флигель. Во дворе пожилая женщина, закутавшись в платок, развешивала только что выстиранное бельё.