– Какая Вы красивая!
– Хлопчик, а где такого табачку‑то добыл? – поинтересовался красноармеец лет тридцати в новой форме.
– Командир роты.
– Братцы, да это же "Мальчик‑с‑пальчик"!
Затем он выхватывал свой наган из кобуры и начинал стрелять вверх над ухом допрашиваемого. Если вместо страха в глазах допрашиваемого Некрасов видел презрение или даже насмешку, он громко приказывал:
– На фронт малолеток не берут. Не положено, – ответил Рябоконю солдат в треухе.
– А адрес ты свой помнишь? Забыл, наверное, уже?
Весело хохоча, женщины лепили снежки и кидали друг в друга.
– Я уполномоченный особого отдела дивизии, – представился он. – Приказываю всем встать и построиться в одну шеренгу.
– Я их на целых две простыни выменяла. А за шкафы и остальную мебель мне пришлось одно колечко отдать из твоих подарков. Там, в балке, ты мне их в руки сунул. Помнишь?
– Слюшай, Егоров, ты что, не хочешь со мной дрюжить? Или как?
– Ой, Некрасов, несчастье какое! У меня тоже мамы давно нет.
В ответ Некрасов вдруг так посмотрел на следователя своими, ставшими вдруг вместо голубых, жуткими, водянисто‑пустыми глазами, что тот осёкся и замолчал.
– Пришёл вам помогать белых бить! Хочу за батяню отомстить! – сообщил Некрасов.
– А это сам товарищ Троцкий со своими стенографистками, – пояснил Яблоков. И тут же добавил:
– Военная тайна! – загадочно отвечал он, напуская на себя очень важный вид.
Полученную телеграмму Арсланьян с чувством глубокого удовлетворения собственноручно подшил в личное дело Некрасова.
– Хорошо, но только я лучше вам перескажу. Ведь я наизусть знаю эти произведения, – согласился Некрасов.
И вспыхнули взоры
– Вот здесь, в подполье, – ответила Екатерина, наступив на железную скобу в полу.