– Больше я тебя пальцем не трону. Не надо мне таких подачек! И сам буду готовить. И буду тебе завтрак в постель носить – чтобы ты понял, зачем здесь живёшь!
Ру тоже повышает голос:
– Ну и зачем?!
Ох, блядь, повезло ему, что инвалид, – иначе как дал бы в глаз, а лучше сразу по почкам.
– Затем, что мне нравится с тобой жить! Просто так! Без всякой пользы, без вот этого мяса и вообще! Да хоть без секса, раз ты не хочешь! Думаешь, мне надо… вот так?!
Ру вдруг говорит с явной растерянностью в голосе:
– Да я вроде хочу… Но что мне делать?
От его тона и я теряю запал.
– В смысле?
– Ну… Здесь, – он обводит рукой кухню, и взгляд такой ждущий, будто я должен открыть ему смысл жизни и ответ на главный вопрос вселенной. – Я просто сижу и ничего не делаю.
– Ты только из больницы вышел. Тебе нужно отдыхать, восстанавливаться. Ну, я не знаю… Давай придумаем что-нибудь. Что люди обычно делают. Музыку послушать?
– Да не музыку! Я… – он прислоняется к кухонной тумбе. Плечи повисают безвольно. – Ведь я должен… Как это сказать?.. Что-то делать. Ты работаешь. А я… Ну, убирать или что. Вот, мясо хотел… Я раньше хорошо готовил?
Не могу сдержать улыбку.
– Ты вообще не умеешь готовить.
– М-м… Заметно, – он указывает на обугленный противень, но замечает, что рука дрожит, и быстро убирает её за спину.
Этот жест добивает окончательно – я подхожу, тяну его за руку и, когда Ру всё-таки поддаётся, беру ладонь, глажу дрожащие пальцы.
– Спасибо. Если бы я тебя не отвлёк, то, я уверен, получилось бы вкусно. А раз так вышло, давай просто закажем пиццу? Как тогда, в первый раз.
Он сжимает пальцы, но всё же не вырывается по-настоящему, хотя голос звучит агрессивно:
– Я не помню.
Но я успокаивающе кладу вторую руку на его плечо.