Пробуждение Ктулху
Я вернулся в кресло и раскрыл листы. Это оказался дневник, исписанный неровным, зачастую даже нечитаемым почерком.
Дневник Гвинет Флэннаган
«Гвинет Флэннаган, –
«…Мой живот растет невероятно, это немыслимо, так не должно быть! Я боюсь показываться доктору, боюсь того, что он может сказать… Что это, что это, что это?!! Супруг мой молчит. Я боюсь задавать вопросы и ему. Был ли он рожден матерью из такого же огромного живота? Или, быть может, мой живот нормального размера? Ведь прежде у меня никогда не было детей, не было младших братьев и сестер – можно сказать, я ровным счетом ничего не знаю о еще не родившихся младенцах, шевелящихся внутри тела своей матери… Но откуда такое… Нет, оно невероятно, оно мучительно, оно не стихает ни на мгновение…»
«Еще одна бессонная ночь. Даже если я умру, кажется, самая смерть принесет моей душе лишь облегчение».
«Я лежала в спальне на втором этаже и смотрела в потолок. Мои губы распухли, так сильно я искусала их. Внизу хлопнула дверь. Это был неожиданный звук, который внезапно привел меня в сознание. Я словно бы вернулась из царства непрестанной боли и крикнула супругу: “Кто приходил?” Он ничего не ответил; выглянув в окно, я поняла, что приходил врач. Мой муж не пустил его осматривать меня, а ведь уже все в городе знают, что я ожидаю ребенка и что состояние мое определенно не из самых легких. Почему он так поступил? До сих пор супруг мой относился ко мне с очень большой любовью».
«Вчера муж поднялся в мою комнату, держа в руках кувшин. Я не сразу поняла, для чего он это делает. Он держался со мной так, как и раньше: с молчаливой заботой, с ласковым прикосновением. Как будто я была каким-то любимым его животным, бессловесным, но способным оценить хозяйскую доброту. Я стиснула зубы, решив доказать ему, что он ошибается, но он, как выяснилось, умел видеть меня насквозь.
Усевшись рядом, он погладил меня по голове, затем коснулся моего живота, немного нахмурился, после чего произнес: “Полагаю, настала пора”. – “Вы боитесь, что врач снова навестит нас, явившись, однако, в такое время, когда вас не будет дома?” – прошептала я. Он покачал головой и слегка усмехнулся. “Он не придет больше”, – ответил наконец мой супруг. “Почему же?” – “Я сказал ему, что отвез вас в Кингстаун, где соответствующим доктором работает мой родственник, авторитету и познаниям которого мы оба полностью доверяем”. Я скрипнула зубами – полагаю, он услышал этот звук, но никак на него не отреагировал. “В Кингстауне, разумеется, никакого родственника доктора нет?” – спросила я. Он ответил утвердительно, в точности повторив мои слова. Это прозвучало как насмешка, однако когда я пристально взглянула в его лицо, то увидела в его чертах лишь сострадание. “Выпей, – сказал он, протягивая мне кувшин. – Пора настала. Дольше ждать и терпеть нельзя, ты и без того испытываешь страшные страдания. Настала пора закончить с этим”.
Я решила не задавать никаких вопросов. Хуже мне уже не будет, подумала я и жадно припала губами к краю кувшина. Что там было налито? Может быть, яд, который наконец прервет мои мучения и отправит меня на тот свет? Моя смерть не будет самоубийством, насколько я понимала: ведь яд мне подал мужчина, а я лишь повиновалась ему, не задавая никаких вопросов. Жена и не должна задавать мужу вопросы. Вот какие мысли не исчезали из моей головы.
Выпив примерно половину содержимого, я испытала невероятную боль. Живот мой был теперь словно бы вдвойне переполнен, кожа натянулась так, что еще один вздох – и она лопнет. Но муж ласково взял меня за волосы, оттянул мою голову назад, вынудил раскрыть рот и допить содержимое кувшина.
В тот же миг из меня хлынула влага. Боль скрутила мое тело – я начала рожать… нет, не детей: из меня один за другим вываливались какие-то ужасные существа, похожие на насекомых. Они разбегались по всему помещению…»
На какой-то момент я отбросил эту тетрадь, не в силах больше погружаться в женские откровения, которые и при нормальном стечении обстоятельств зачастую звучат так, что хочется укрыться от них в каком-нибудь другом, строгом, сухом, лишенном телесной проблематике мире. Даже раненые офицеры, сдается мне, никогда не испытывали к своему телу такого громадного любопытства. Но моя бабушка (бабушка?!) считала необходимым зафиксировать каждое пережитое ею физическое испытание.
По счастью, именно в этом месте страницы оказались изорваны, так что глаз скользнул по лишенным финала строчкам:
«…прячась под кроват…
…визжа и подпрыгивая…
…не меньше сотн…
…держал меня за ру…
…дожить до тако…»
Последняя исписанная страница дневника заканчивалась так: