Дверь звякнула, и когда я попыталась встать, Марти поднял руку.
— Сиди. Я подойду.
— Спасибо. — Я улыбнулась ему в спину, когда он вышел из мастерской. Затем я потерла живот. Наверное, я переборщила с обедом. Он был очень напряжен. — Готов?
Броуди придвинулся ближе, положив обе руки на мой округлившийся живот. После каждого приема пищи малыш начинал брыкаться в течение нескольких минут, иногда дольше. Броуди поставил перед собой задачу почувствовать как можно больше.
Майка в черно-белую полоску, которую я надела утром, туго обтягивала мой живот. В конце концов мне пришлось уступить и купить джинсы для беременных. Сегодня я свернула свитер голубовато-серого цвета и завязала его узлом на ребрах, над бугорком.
Сегодня мы с Броуди выбрали цветовую гамму, он был в светло-сером костюме. И даже сменил свои обычные туфли на кроссовки. Они были новыми и идеально белыми, но выглядели повседневно. А свой обычный галстук он оставил дома.
— Давай, малыш, — прошептала я. — Пни папочку за то, что он хочет назвать тебя Адлер и Кортленд.
Броуди засмеялся и наклонился, чтобы поцеловать меня в лоб.
— Не умничай.
— Тебе это нравится.
— Ты права. — Он прижался своим лбом к моему, и мы оба ждали, затаив дыхание, пока одна крошечная детская ножка не коснулась ладони Броуди. — Это никогда не надоедает.
— Да, не надоедает.
— Мне нужно возвращаться к работе.
Я встречусь с ним через несколько часов, но мне всегда неприятно смотреть, как он уходит.
— Знаю.
Я была так влюблена в него.
Осознание этого пришло ко мне сегодня утром, когда он прижался ко мне своим сильным, высоким телом. Он обнял меня, и я поняла, что глубокое душевное одиночество, которое я ощущала долгие годы, исчезло. Даже объятия Клары или поцелуи Августа в щеку не могли полностью прогнать это чувство.
Только Броуди.
И наш малыш.
Я любила его больше, чем когда-либо думала, что можно любить другого человека.