Я отшатываюсь, не понимая, что ему сейчас нужно. Да и как охрана вообще пустила его сюда.
— Дождалась меня, жена?
Мне бы обижаться, но его тон выводит на позитивную эмоцию, заставляет улыбаться.
— Где ты был? Тебя утром отпустили.
— Это суд был утром. Потом куча формальностей, подписей… Надеялся, кстати, тебя на суде увидеть.
— У меня было интервью, где мне пришлось в красках расписывать историю нашей нежной любви, — мой голос сочится сарказом. — Мне кажется ведущая даже прослезилась.
— Ну а что… Хорошая же история, — пытается он моей щеки коснуться, но я убираю его руку.
— Лживая, как и все твои слова и чувства.
— Ясно, — усмехается он, подходит к кровати, некоторое время смотря на своего сына. — Капец он вырос за две недели.
— И все? — поворачиваюсь, смотрю как он стягивает с себя кофту, штаны и спокойно направляется в душ. Как дома, честное слово. — И «ясно» это все, что ты можешь сказать?
Перекладываю Луку в кроватку и иду за Каримом.
— Карим!
— А что ты хочешь услышать? — открывает он воду и стоит, совершенно не стесняясь своей наготы, словно мы уже лет десять женаты. — Что я люблю тебя, нашего сына, что не могу без тебя, что осознал это, когда чуть не потерял тебя, что сделал бы все ради твоего счастья. Поверишь?
— Нет конечно! Ты всегда все делаешь ради своего отца, вот и сейчас…
— И ведь не осудишь меня за такое, верен родине, как отцу своему, — умывается он, намыливает голову, пока я топаю ногой, посматривая на его плотский живот и крупный член, спокойно висящий между ног.
Сжимаю свои бедра, чувствуя, как между ними наливается влага.
— Не паясничай, Карим. Чтобы ты мне не сказал, я в твою любовь не поверю.
— Это я еще у врача понял. И по тому, что ты на сообщения мои не отвечала. Не стыдно отказывать узнику в паре добрых строчек?
— Не говори мне про стыд и совесть. В твоем словаре нет таких слов.
— Договорились, говори ничего не буду. Делать буду.