– Ай, подумаешь, фамилия русская обыкновенная! Казачка она, говорю, Фома неверующая! Знаю родителей и деда с бабкой – кубанцы матёрые!
Люба не стала спорить, лишь растерянно замолчала, обескураженная противоречивыми доводами.
– Выйдешь замуж! У тебя репутация приличная. И Софья выйдет, потому что, как ты, с приданым большим. А на свиристелках вроде Илютиной и Рашель… С такими развлекаются, но никто не женится.
– Почему?
– Потому что все парни будут знать, что они таскались.
– Но Аня не таскается ни с кем!
– Ага! Рассказывай! Прям! А кто с армянскими пацанами шляется? Забыла?!
– Мам, в школе много армян. Девочек и мальчиков. – Люба замолкла на секунду. – И цыган. Все ребята между собой дружат, вместе гуляют!
– И ты?! – лицо матери мгновенно сделалось злым, подозрительным, брови угрожающе сдвинулись к переносице, челюсть презрительно сжалась.
– Нет-нет!!! – поспешила разуверить опасно напрягшуюся женщину не на шутку перепугавшаяся Люба. Маму злить нельзя.
Александра выдохнула.
– Ты у меня красивая, хоть и голову вбок держишь. Что поделать! Все мы неидеальные, конечно. Но в твоём изъяне врачи виноваты!
Люба интуитивно вжала шею в плечи и руками загребла волосы вперёд, на лицо, пытаясь спрятать физический недостаток.
Мама глубоко вздохнула и замолкла на несколько минут. Глаза женщины заволокло тоской и болью.
– Вот Леночка была красавица! Идеальная моя! Представляешь, Люба, у Лены уже в годик обозначилась изумительная талия! А личико кукольное! Гости изумлялись: «До чего прекрасна! Ангел Божий!»
Десятиклассница знала о жизни и смерти старшей сестрёнки практически всё. С детства Александра Поспелова постоянно рассказывала младшей дочери об усопшей. Сестра родилась на пять лет раньше Любы, а через два года умерла от злокачественной опухоли, изуродовавшей несчастному ребёнку, измученному адскими болями, всё личико. Не было и недели, чтобы о почившей крохе не вспоминала скорбевшая мать.
Школьница с грустью слушала родительницу. Она полностью разделяла материнские страдания, испытывала тоску по почившей, а то и, бывало, скорбела, что сестру Бог забрал. Ведь теперь тихоня совсем одна. Нет у Любы родственной души на всём белом свете. И поддержать некому. Иногда девочку посещала невольная мысль, что лучше бы она не родилась, а вот старшая сестра, наоборот, осталась бы жить! Тогда мама была бы счастлива. Мама бы тогда никогда не грустила.
– Сестрёнка-то не по годам развивалась: умная, смышлёная! Жива бы осталась куколка, если б врачи не уронили. Как она мучилась, как болела! Сколько (если б ты, Люба, знала!) я её по врачам повозила! И в Краснодар, и в Москву. Без толку!
Хозяйка печально, едва сдерживая слёзы, покачала головой и, прикрыв ладонью подёрнувшиеся влагой глаза, отвернулась.
В гробовой тишине Александра Григорьевна и младшая дочь просидели около двадцати минут. Чай остыл. Бутерброды, намазанные сливочным маслом и домашним клубничным вареньем, которое Люба старательно варила прошлым летом, уныло лежали на щербатых тарелках, нетронутые и одинокие.