Школа. Никому не говори 2

22
18
20
22
24
26
28
30

Естественно, от Григорьевны коллеги держались на почтительном расстоянии, помня былое. К тому же сменилась должность Поспеловой, но не нрав. Она по старой памяти поучала и отчитывала теперь уже равных ей людей. Грубость, бестактность и агрессивную навязчивость бывшего ревизора станционники терпеть не собирались. В итоге с Александрой на станции никто не дружил и подружиться не старался. А когда пришли 90-е, женщину начали откровенно бояться. В распилах она не участвовала, но вдруг по старой памяти сдаст властям или подставит? Не даст урвать вкусный кусок? Григорьевну пытались слить, но безуспешно. Свою работу она знала.

Василий, по мнению Алмаза, был мужчиной добрым, мягким и неприлично терпеливым. Жену сильно любил, поэтому уступал и многое позволял, даже будучи несогласным.

Имир как-то вместе с Алмазом оказался свидетелем крайне неприятной сцены. Александра зашла в тамбур, чтобы дать поручение Василию на вечер, но у мужа имелись другие планы. Он аккуратно объяснил причину, но жена была настолько взбешена и категорически не уступчива, что тот без боя сдался. Отличнику показалось, что Григорьевна, едва услышав отказ, еле сдержалась при посторонних, чтобы не обругать мужа грязной бранью и не вцепиться в волосы.

Ещё школьник заметил, что товарный кассир весьма странно здоровается в ответ: снисходительно, сквозь зубы. Алмаз пояснил удивлённому сыну, что мнительная Григорьевна сторонится чужих, даже опасается по непонятной причине. Причём всех. Но это были только её трудности и заскоки. Василий предрассудков жены не разделял, но толку? Успокоить женщину и защитить от надуманных страхов он был не в состоянии.

А Люба… Тихая, послушная, миловидная Люба уродилась нравом в отца. Внимательный Имир в прежние годы не раз замечал ровесницу на ж/д: она часто ходила проведать мать в товарную кассу, и никогда – отца.

Тихоня же отличника не замечала. Вечно задумчивая, она разговаривала сама с собой, низко склонив голову и едва шевеля губами. Будто мечтала, будто летала. Ясен пень, ровесница любила мать и доверяла ей безоговорочно. Видимо, урок судьбы таков: вырасти под крылом деспотичной, мнительной, сумасбродной родительницы.

Имир надеялся, что кривые отношения его циничного брата и наивной домоседки не навредят последней. Умник пока не вмешивался и близнеца не трогал. Как и сейчас не собирался лезть с сочувствием к Любе. Захочет – сама расскажет. Не захочет – её право.

Отличник наклонился опять к ушку девочки и тихонько прошептал:

– Хочешь, почитаем «Книгу рекордов Гиннесса»? Я успел её перехватить из рук уходившего пацана. Она вечно нарасхват! Как смотришь?

– Согласна, – стеснительно улыбнулась Поспелова.

Ибрагимов сел полубоком, поближе к соседке, подвинул увесистую книгу аккурат посередине и приобнял спинку Любиного стула.

– Тогда не будем тратить время зря.

***

– Разве не опасно настолько выпячивать глазные яблоки? – Люба пинала сапогами опавшие жухлые листья.

Подростки лениво плелись из закрывшейся библиотеки, останавливаясь иногда, чтобы как следует что-нибудь обсудить. Сумерки постепенно превращались в ночь. Фонари, треща и моргая, зажигались и гудели.

– Думаю, чувак лупетки себе во вред таращить бы не стал, – поразмыслив, ответил Имир. – Возможно, дело в длительных ежедневных тренировках.

– Мужик сутками пучил шары, чтобы попасть в «Книгу»? – прыснула Люба. – Да там половина рекордов нелепые!

– Тем не менее народу читать такое больше заходит, чем про полезные открытия.

– C чего так решил?

– Наполнение «Книги» заценил. О науке – пара страниц. Вся бумажная котлета забита идиотскими поступками, людскими причудами и странными способностями. Как думаешь, о чём это говорит?