И нас под аплодисменты закружил медленный фокстрот.
Паркет вновь превратился в озеро, и мы с Даней поплыли по нему, то быстро скользя на сильной волне, то вдруг замирая, а потом скользя снова и снова.
Хотелось смеяться.
Как же я скучала по выступлениям! Всегда скучала, но только сейчас поняла как сильно.
Наш танец казался настоящим чудом. Мое, хоть и не рейтинговое, платье летало легкой шифоновой юбкой ничуть не хуже, рисуя в воздухе бесконечные крылья, и туфли, даже с несмоченными подошвами, совсем не скользили по паркету.
Даня, улыбаясь, подпевал одними губами:
Он вел с вдохновением, я чувствовала это душой и видела в тех фигурах, которые он выбирал. В нашем распоряжении был целый зал, неограниченная фантазия и давняя способность читать мысли друг друга.
Чтобы убедиться, что она не исчезла, я на несколько секунд закрыла глаза. Данина рука чуть крепче сжала мою, но больше не изменилось ничего – мы продолжали плыть по той же линии, с теми же поворотами. Только заметнее ощущался воздух, ветерком ласкающий лицо.
Когда музыка замолкла и мы остановились, нас охватило ощущение, словно мы только что покорили Эверест, воткнув на его вершине флаг с двумя лаймами.
Глаза Дани сверкали.
– Мы сделали это, – прошептал он, еще сам не веря до конца.
– Ага, – только и ответила я, задыхаясь от танца, волнения и восторга.
Зал зашелся в овациях – таких знакомых, но как будто звучащих из прошлого.
От тени у края паркета отделилась фигура, почти моментально преобразившаяся в Стаса с розами в руках, и быстро-быстро побежала к нам.
– Лайма Викторовна, вы огонь! – кричал он, протягивая мне цветы. – Литвинов тоже ничего, конечно, но вы – просто огонь!
Даня засмеялся.
– Спасибо, Стас, – сказала я, принимая букет – сказочно красивые чайные розы, одна к одной, словно вырезанные из бархатной бумаги, туго связанные атласной лентой.
Краем глаза я заметила, как Даня наблюдает за мной. Такой знакомый очарованный взгляд. Мне казалось, я почти догадалась, откуда знаю его, почти поймала воспоминание, птицей выпорхнувшее из клетки моей памяти, как вдруг все та же нездоровая тяжесть, каменеющее онемение пошло вниз по моей ноге.
– Дань, – прошептала я. – Нога.
Даня кивнул и тут же, крутанувшись, ловко и осторожно поднял меня на руки, а потом закружил. Зал зааплодировал громче. Знакомый свист послышался совсем рядом.