– Ну вы че, в кусты уже полезли? – захохотал кто-то из моих братьев.
– Даня, что у вас там? – крикнул отец.
Они с Борисом Евгеньевичем успели дойти до конца тропинки и теперь возвращались назад.
Я махнул рукой и сел рядом с Лаймой. Она уже тянулась куда-то в переплетение холодных стеблей. Я поймал и отвел ее руку в сторону.
– Остались лишние части тела? – спросил я и сам потянулся в кусты.
– А если тебе откусит? – спросила она.
– Придется бить только левой.
Она улыбнулась.
А моя рука нащупала что-то мохнатое и теплое, если запустить пальцы поглубже в шерсть. Я крепче схватил находку и потянул на себя. Снова послышался скулеж, и мы увидели щенка.
Совсем крохотного, дрожащего, перепуганного, в колтунах налипшего на еще короткую шерсть снега.
– Боже, – прошептала Лайма и наклонилась к нему. – Что же он делает тут один?
– Может, потерялся? – раздался у меня над ухом голос Бориса Евгеньевича.
– Да выкинули, – без грамма сомнения заявил отец. – Не понравился кому-то новогодний подарочек.
– Вот и коробка валятся, – откуда-то сзади крикнул Вася. – С бантом. Вот ведь люди…
Лайма обхватила щенка ладонями, стараясь согреть, и посмотрела на меня, закусив губу.
– Он совсем замерз, – прошептала она, и глаза ее влажно заблестели.
У меня самого сердце разрывалось.
– Ну, кому-то не понравился, а нам в самый раз, – сказал я. – Лайм, помоги куртку расстегнуть.
Лайма тут же потянулась к молнии, и груди сразу стало холодно от морозного воздуха, вытесняющего тепло. Я осторожно перехватил щенка и посадил к себе под куртку, на белый кашемировый свитер.
– Заляпает, – сказал отец.