– Ну ты чего? – Лайма тихонько потянула меня за рукав. – Нашел повод расстраиваться! Да в этот год случилось такое, что я уже почти согласна поверить в чудо.
Я остановился и повернул ее к себе лицом.
– Прямо так и согласна?
Отец с Борисом Евгеньевичем, споря, кажется, о медицине – сколько себя помню, отцу вообще все равно было на какую тему спорить, он везде имел свою точку зрения, которая обязательно отличалась от точки зрения оппонента, – прошли вперед. Вася с Ваней не спеша шли за ними.
Я потеснее прижал к себе Лайму, наклонился, она, наоборот, приподнялась на носочки, и снова мир для нас закружился в медленном фокстроте.
Где-то вдалеке гремел салют, но куда громче и ярче взрывался салют в моем сердце, когда Лайма, моя непокорная, упрямая, вредная Лайма, сама тянулась ко мне, чтобы поцеловать.
– Эй! – крикнул кто-то из моих братьев, и в тот момент мне хотелось прибить их обоих. – Вы там че застряли?
– Сейчас он у меня застрянет, – сказал я.
Развернулся и пошел к нему, потянув Лайму за собой. Но через несколько шагов она остановилась.
– Что такое? – спросил я. – Нога?
Я взял покрепче ее руки и бросил взгляд по сторонам, думая, куда ее можно посадить.
– Нет, – замотала головой Лайма. – Послушай. Как будто плачет кто-то.
Я замер и прислушался.
– На вой похоже.
Лайма быстро закивала.
– Оттуда откуда-то, – предположила она, кивнув на кусты, которые были завалены снегом.
– Стой здесь, – велел я, а сам осторожно пошел посмотреть.
Но Лайма тут же шагнула вперед и первее меня оказалась возле кустов.
– Там кто-то есть, – сказала она, опустившись на колени в снег.
– Дай лучше я, Лайм.