– При чем тут она?
– Ну, стало быть, бежишь, – с мрачным удовлетворением констатировал Коля и пошел в сторону своего домика.
– Ты чего ко мне пристал, – обозлился Колесников, – тебя сторожить поставили, а не воспитывать людей. Вот сторожи, не вые…ся.
– Ты, милый человек, язык-то прикуси. А то я не посмотрю, что офицерик. Впрочем, какой ты там… – с угрозой произнес сторож.
– Слышь, меру знай, а то… Не цепляйся… Предупреждаю… – Голос Колесникова опять сбился на фальцет.
– Да что ты сделать можешь?!
– Ты чего, Николай, белены, что ли объелся! Зачем мне хамишь?! – Колесников вдруг представил драку со сторожем и решил сгладить ситуацию.
– Хочу и хамлю! – Коля вдруг обернулся и пошел прямо на Сергея Мефодьевича. – Я так и знал, что ты ее кинешь, самодовольный козел.
– Да не твоего ума дело! Угомонись!
– Моего. Она жаловалась. Приезжала и плакала. Как уехала, ты ни разу ей не позвонил.
– Господи, Коля, да это… это… Понимаешь, это совсем все другое оказалось… Не оправдываюсь я, но, блин, с ней сложно… ты просто ничего не понимаешь.
– И с какого момента с ней сложно стало? – вдруг тихо и лукаво произнес сторож. – С какого?
Колесников промолчал. Он вспомнил, как Софья закурила тогда, в их последнюю встречу.
– Сигареты есть? – спросил он сторожа.
– Я трубку курю, – последовал неожиданный ответ.
– Трубку? Почему трубку? – по-идиотски поинтересовался Колесников.
– Думать помогает. Писать стихи. А еще девки клюют. Понимаешь, вроде сторож, дом на курьих ногах, – Коля кивнул на свой домик, – а глядь, я достаю дорогой табак, набиваю трубку. И все бабы наши.
Колесников серьезно посмотрел на сторожа, а потом расхохотался. Коля заржал, потом больно ткнул Колесникова в бок.
– Пожалеешь, дурень! Ох, пожалеешь.
Колесников только вздохнул.