Половину третьей и всю четвертую четверть я просидел на скамейке запасных. Мистер Нельсон постоянно интересовался, как я себя чувствую. Я сдержанно отвечал, что все в порядке, но на самом деле я был полон злости. Злости на самого себя, что я такой. Я не умел контролировать свои приступы, и они мешали мне жить. Мешали не чувствовать себя изгоем.
После окончания игры Эмили и Райан подошли ко мне и попытались узнать, что со мной произошло, но я так и не смог ответить им. Все это походило на яркие вспышки, возникающие в самый неожиданный момент.
Я прописывал строчку за строчкой. Не получалось сконцентрироваться на чем-то одном. Было слишком много чувств. Мыслей. Они поглощали меня. Одного листа бумаги для терапии было недостаточно.
Я снова напомнил себе о том, как это выглядело глупо, и, накинув куртку, решил устроить себе утреннюю прогулку.
Уайт-Плейнс встречал меня одиночеством и сыростью после ночи. Покой был рядом, и я направился на его поиски.
Пройдя чуть больше одной мили, я остановился около одного из жилых балконов с живыми лианами, что уже засохли. Я увидел на балконе букет. По бокам он давно отцвел и завял, но в центральной точке оставался живым и ярким.
Я достал тот же лист и перевернул его на другую сторону. Карандаш был всегда под рукой. Скамейка пустовала, и я решил воспользоваться ей.
Потертые стены и силуэты выглядели реалистично. Мне удалось сделать правдоподобные разрезы и потрескивания карандашом, растушевав тени по отмеченному полю.
Но в свою жизнь нельзя было так просто внести яркие краски.
Я вернулся домой, когда почувствовал себя лучше. Но понимал, что все может повториться. Я избегал родителей и любого разговора с ними. Не хотел возвращаться к истокам.
Тогда я стал замечать, что ссор со скандалами становилось все меньше. На этот раз умиротворение не приносило мне удовольствия. Скорее, я был насторожен. Порой я даже ловил галлюцинации, когда с кухни доносился радостный смех. Но не обращал на это внимания, не давая себе ложных надежд.
– Да? – сонным голосом произнес я, рассматривая книжку контактов.
– Стэнли, Нелли уже проснулась?
В голосе отца было непривычное смущение и взволнованность.
– Не знаю. Почему бы тебе самому не узнать об этом?
– Спустись вниз, пожалуйста. Я не хочу будить ее своим звонком. Видимо, когда я уходил, ключи от дома остались в моем кабинете.
Я поднялся с постели и вышел в коридор. Провернув пару раз до щелчка, я открыл дверь и чуть было не навернулся с уступа. Отец стоял с огромным букетом красных роз. Последний раз он делал маме сюрприз лет десять назад. Мне очень хотелось съязвить ему прямо в лицо, но что-то сдерживало меня. Он прошел в комнату, оставив цветы на тумбочке, рядом с кроватью, где сопела мама.
Люди не меняются. Возможно, я просто не верил в эту чушь. Для того, чтобы принять все свои ошибки и встать на путь исправления, потребуются месяцы, годы, но никак не пара дней. Отец не вызывал у меня должного доверия. Мать любила его. Но это походило на жертвенную любовь. Разве это стоит того, чтобы почти каждый день быть в страхе, что любящий человек сможет уйти от тебя, а потом, когда некуда будет идти, – вернуться? Я даже был готов смириться с тем, что она найдет себе нового мужчину, но она всегда выбирала отца. Не было ни одного раза, когда бы она сделала выбор в свою пользу, в пользу счастья. Я не мог повлиять на ее выбор.
Во время завтрака вместо привычных звонков отец предпринимал попытки провести время с семьей. В его речи проскальзывали обычные шутки. Он был другим. Словно его подменили. Превратили в любящего папу, которого мне так не хватало в детстве, когда я действительно нуждался в нем.
Этот человек обнимал маму. Целовал ее в лоб. И улыбался.