Две жены моего мужа

— Ура! — радуется ребенок. — Ну все, папочка, пока-пока!

— Диля, подожди. Я тебя люблю, — признаюсь, закрыв глаза.

— И я тебя!

Мужчины не плачут. Так учил нас с Искандером отец. Но что же делать, чтобы стало легче? И когда все-таки станет?

***

Воскресным утром на центральном мусульманском кладбище тихо и не так многолюдно. Связи все-таки открывают многие двери, потому что мне удалось договориться о месте на самом крупном городском, а не за чертой Алматы. Отстраненно смотрю, как работники опускают в землю маленькое тельце, завернутое в белую материю, как положено в исламе. Вспоминаю слова врача о том, что у матери случилась истерика, когда она узнала о выкидыше и чтобы ее успокоить, ей вкололи успокоительное. Доктор сказала, что Лина требовала вернуть ей ребенка и считала, что его специально прячут от нее.

Я к Линаре не ходил, но понимаю, что мне придется ее забрать и привезти домой. А дальше…даже не представляю, что с ней делать дальше.

— Кудай-ай! (О, Всевышний!) — тихо восклицает кто-то позади меня. Оборачиваюсь и вижу низкую пожилую женщину лет семидесяти, чья седая голова покрыта светлым платком. Испещренное морщинами лицо тоскливо следило за процессом. — Твой?

— Мой, — промолвил я.

— Несчастная душа, — прошептала старуха. — Он бы все равно не выжил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Не понял? — нахмурился я. — Апа (уважительное обращение к старшим среди казахов), вы о чем?

А она даже не смотрит на меня, а продолжает следить за работой сотрудников кладбища.

— Я мужа пришла навестить. А то каждую ночь ко мне приходит, просит прийти. Скучно ему. Холодно, — старушка резко переводит тему. — Меня ноги сами сюда привели.

— С вами все в порядке? Может, проводить вас к выходу?

— Я знаю, где выход, — внезапно она поднимает на меня свои уставшие, серые глаза. — А ты знаешь?

— Да, — киваю, все еще не понимая, что с ней.

— Нет, ничего ты не знаешь. Но ответы ищи у отца.

— Какие ответы? Мой папа умер больше года назад.

— Я знаю. Вон он стоит, — машет рукой на место чуть поодаль от захоронения. — Тоже смотрит. Прощение у тебя просит.

Кровь стынет в жилах от ее слов. Я смотрю туда, куда она показала, но разумеется никого не вижу.