Тристан сбрасывает пиджак и торопливо заходит в кухню.
– Привет, детка, – говорит он, быстро целуя меня.
Я улыбаюсь ему, но не успеваю ответить: он хватает из холодильника бутылку пива и спешит обратно в гостиную, к мальчикам, смотреть игру.
– Не-ет! – доносится его возглас. И все четверо принимаются вопить и улюлюкать: видимо, в игре случился какой-то острый момент.
Я улыбаюсь, а потом меня вдруг захлестывает глупая обида. Хотела бы я так же живо реагировать хоть на что-нибудь! А вместо этого надо мной нависает черная туча страха.
Все, во что Уэйд вложил столько труда, тает прямо у меня на глазах.
Он хотел, чтобы наши дети учились в общественной школе на Лонг-Айленде, а они там больше не учатся. Он хотел, чтобы они росли не испорченными лишними деньгами. Я совершенно уверена, что лимузин, ежедневно забирающий их из школы, не согласуется с этим желанием.
А теперь еще и «Андерсон Медиа», компания, которая была его любимым детищем… Его самой большой мечтой было передать ее сыновьям.
И вот я ее теряю… теряю и ее тоже.
Тяжело вздыхаю и возвращаюсь к компьютеру.
Как я устала! Эта неделя превратилась в нескончаемую вереницу совещаний с советом директоров. Мы держимся из последних сил, и я не знаю, что делать. Поглядываю на Тристана, ведущего машину.
– Куда мы едем? – спрашиваю.
Он довольно улыбается, косится на меня, как кот, дорвавшийся до сливок. Берет мою руку и целует кончики пальцев.
– У меня для тебя сюрприз.
Мальчишки болтают между собой на заднем сиденье, а я пытаюсь унять нервы. Я в неподходящем настроении для сюрпризов. Моя тревога настолько сильна, что я почти задыхаюсь.
Если не случится что-то сверхъестественное, если я не получу откуда-нибудь большое финансовое вливание, то все предрешено: в течение следующих шести-восьми недель явятся ликвидаторы и отберут у меня компанию. Я буду вынуждена заявить о банкротстве. Компания неплатежеспособна.
Мне нужно поговорить об этом с Тристаном, но я не хочу, чтобы он тревожился или чувствовал себя обязанным вкладывать деньги. Я уже отклонила предложение Феррары; теперь мой единственный вариант – продать «Майлз Медиа», но я знаю, что никогда не забуду этого Тристану. Он навсегда останется тем человеком, который отобрал у нас мечту Уэйда, а мне очень не хочется, чтобы это влияло на наши отношения. Потому что я знаю, что, если дойдет до продажи, так и будет.
А как может быть иначе?
Снова вспоминаю, как усердно трудился Уэйд, чтобы передать наследство своим сыновьям. И за пять с половиной лет, прошедших после его смерти, я, по сути, угробила все, ради чего он работал.