Крестьянин подозрительно поглядел на монаха.
– Может быть, вы мне не верите, святой отец? Так я вам могу лодку показать, на которой в море выходил, и сеть, которой эту рыбину поймал. А лучше всего, дослушайте до конца, и сами убедитесь, что я не вру… На чем, бишь, я остановился? Ах да, решил рыбину к берегу тянуть… И вот, только я это подумал, как она молвит мне человеческим голосом: «Не тяни ты меня на берег, рыбак, отпусти в море. А я тебе за это службу сослужу». Я, признаться, оторопел: раньше я слышал, как рыбы губами чмокают и даже какие-то отдельные слова произносят, но чтобы они гладкую речь вели, да еще службу сослужить предлагали, – такого никогда слышать не приходилось.
Но я быстро взял себя в руки и спрашиваю рыбу-королеву: «А какую ты, к примеру, можешь мне службу сослужить?». Она отвечает: «Тебе стоит лишь захотеть, и я сделаю тебя богатым купцом, или знатным дворянином, или даже королем». Ох, святой отец, у меня тут сердце дрогнуло, чего скрывать! Заживу теперь, думаю, по-человечески, не всё же мне горе мыкать, да нужду терпеть, пора утешиться в радости и в довольствии.
И как только я подумал, что жить надо по-человечески, пелена с глаз спала, и наваждение прошло. Э, нет, погоди, говорю я себе, ты что же это – в купцы решил выйти, или в дворяне, или самим королем заделаться? Да, полно, дурень, куда тебе с суконным рылом в калашный ряд? Хорошо ли, скажем, купцом быть, – над своей мошной трястись? Видел я купцов-то, – они больные все: за грош готовы душу продать, за два гроша – полземли на коленях проползут, за три – мать родную зарежут. А в дворянах что толку? Ходят, хвосты распушив, что твои петухи, и на уме у них пожрать, подраться, да за благородными дамами приударить. А уж королем быть, – спаси нас Бог от такой напасти! Всегда надо ухо востро держать, чтобы тебя не зарезали, не отравили, не придушили, или другим каким способом не лишили жизни заодно с властью… Ведь, верно, святой отец? Чего вы опять улыбаетесь?
– Ты великий философ, сын мой, – добродушно ответил монах, но крестьянин насупился и пробормотал:
– Если вам угодно обзывать меня, – воля ваша. Однако я вам вот что скажу: наш кюре часто с нами беседует о Христе, и поэтому Иисус для нас, как родной, – будто он из нашей деревни вышел. Кем был Спаситель? Вы лучше меня знаете – сыном плотника. Апостолы его тоже из простых людей – рыбаки, крестьяне, мастеровые. Павел, правда, был ученый человек, а Матвей налоги собирал, но купцов и дворян среди апостолов не было, а уж тем более королей. Это не случайно, святой отец, – нет, не случайно! Богатство, знатность и власть ничего общего с Богом не имеют, – как верблюду не пройти в игольное ушко, так не войти имущим власть и богатство в Царствие Небесное. Если они, положим, откажутся от своих денег, от своего положения и своей власти – тогда другое дело, тогда милости просим; а если нет – простите великодушно, но не бывать вам на небе, не видать Господа нашего, не вкушать вечного блаженства. «Вы на земле пожили в свое удовольствие? Пожили. Ну, так и хватит: Бог не для вас, не ему вы служили», – скажет им Христос. И сколько они церквей не построят, сколько вкладов в монастыри не сделают, сколько милостыни не раздадут, – ни на палец к нему не приблизятся… Это уж моё мнение, святой отец. Прав я, или не прав?
– Сейчас не время это обсуждать, – уклончиво произнёс монах. – Но ты не закончил рассказ о говорящей рыбе.
– Как это так – не закончил? – удивился крестьянин. – На том всё и закончилось: едва я подумал, что не хочу быть ни купцом, ни дворянином, ни королем, как рыбина исчезла, будто её и не было. А то разве стоял бы я сейчас перед вами? С кем вы тогда разговаривали, святой отец? Я бы уже жил теперь в городе в купеческом доме, или в дворянском замке, или в королевском дворце. А моя жёнка была бы купчихой, или дворянкой, или королевой – вот хлебнул бы я с ней лиха!.. Но вы снова смеётесь, святой отец?
– Прости, сын мой, – сказал монах. – С тобой очень приятно беседовать, однако ответь, наконец, как мне добраться до башни на острове?
– Вы всё о своём! Какой вы, право, упрямый, – крестьянин безнадёжно махнул рукой. – Что же, если вам пришла такая охота, отправляйтесь туда – и да поможет вам Бог! Скоро волны схлынут, вы и ступайте себе прямо к этой башне: как обогнёте вон тот мыс, так её и увидите. Смотрите, не держите после на меня обиды, – я вас предупредил.
– Спаси тебя Христос, сын мой! Я пойду.
– Идите, святой отец, Господь милостив…
Часть 2
Добравшись до стен замка, монах долго стучал в ворота, прежде чем ему открыли. Перед ним стояла девушка и вопросительно смотрела на него.
– Мир тебе, дочь моя! Я пришёл к хозяину замка, мессиру Роберу, – сказал монах и благословил её, но девушка не стала целовать ему руку, а громко закричала, отвернувшись от него:
– Мессир, к вам явился святой отец Августин! – после чего отодвинулась, давая монаху дорогу.
Изумлённо покосившись на девушку, он прошёл во двор. Здесь царил идеальный порядок: мощённая камнем площадка около башни и ведущая к ней дорожка были тщательно выметены, трава на дворе коротко подстрижена, хозяйственные постройки в дальнем углу были покрыты свежей соломой, а их деревянные стены недавно покрашены. Слуг, между тем, не было видно; тяжёлая, окованная железом дверь в башню была распахнута настежь, и никто не встречал гостя на её пороге.
Девушка, отворившая ворота, вышла наружу и принялась на узкой полосе берега рвать какие-то цветы, не обращая никакого внимания на монаха, так что ему ничего другого не оставалось, как самому пойти на поиски хозяина замка. Поднимаясь по крутой лестнице, тускло освещённой одним-единственным факелом, он услышал приятный, чуть хрипловатый баритон: – Это вы ко мне пожаловали? Проходите, проходите, я рад гостю, давненько мне не приходилось принимать гостей, – тут монах рассмотрел высокую фигуру в дверном проёме второго этажа.
– Так вот почему Изабель назвала вас святым Августином, – произнёс хозяин замка, вежливо поклонившись монаху и пропуская его в комнату. – Девочка слышала рассказы об Августине и с тех пор всех монахов величает его именем. Не удивляйтесь: бедное дитя живет в своём мире, полном грёз и фантазий. Люди считают ее безумной, а я полагаю, что её ум светел и чист; она не ведает греха и порока, не стыдится своих чувств, которые просты и невинны, и никому на свете не желает зла. Нам хорошо живется вместе: я забочусь о ней, а она обо мне, в меру своих сил, и мы прекрасно обходимся вдвоем. Я отдыхаю с Изабель душой, – поверите ли, святой отец, мы даже играем иногда в её игры, и нам бывает очень весело! – он звонко расхохотался.
Монах с интересом приглядывался к нему. Мессир Робер был совсем не похож на знатного дворянина, рыцаря и героя Крестового похода: если бы монах повстречал его где-нибудь вне стен замка, то решил бы, что перед ним крестьянин-бобыль, в скромном достатке доживающий свои дни. Одежда мессира Робера была опрятной, но без малейшей претензии на роскошь; на нём была мягкая куртка с широкими рукавами, из-под которой виднелась чистая полотняная рубаха, не имевшая ни кружев, ни рюшек, а ноги были обуты в разношенные сапоги из замши. Седая борода Робера забавно торчала на вытянутом подбородке, длинные поредевшие волосы были зачёсаны назад и небрежно увенчаны потёртой бархатной шапочкой; пожалуй, только благородная осанка старика, да умный, цепкий, насмешливый взгляд выдавали много познавшего и повидавшего на своём веку человека из высшего сословия.
ebooksa