Девушка жила в маленьком замке, – почти таком же, как у нас с матушкой, – вместе со своими пожилыми отцом и матерью. Её редко отпускали из дома, но может быть, она сама чуралась общества нашей молодёжи? Этого я так никогда и не узнал; могу лишь сообщить, что Флоретте нравилось стоять на небольшом балкончике на башне, мечтательно глядя на небеса; на этом балкончике я её увидел впервые, случайно выйдя к замку во время одной из своих одиноких прогулок; там наблюдал Флоретту и позже, когда уже был влюблен в неё. Зрение у меня было превосходное, – не то, что сейчас, – я видел башню на холме и девушку на балконе этой башни отчётливее, чем я вижу ныне мыски своих сапог.
Но Флоретта не могла меня видеть в густом еловом лесу, окружавшем стены замка, – она смогла посмотреть на меня только один раз, который стал последним в истории нашей любви. Нет, святой отец, не подумайте дурного и не ждите трагического конца, – то была возвышенная любовь, пусть не к Богу, но к женщине, которую я обожествлял!..
Но я вижу, вы не согласны со мною? Вас возмутила моя фраза «женщина, которую я обожествлял»? Я понимаю, что ваше монастырское воспитание протестует против обожествления женщины, если это не святая Агнесса, святая Бригитта, святая Гонория, или сама Дева Мария. О, да, я много слышал о том, что женская натура порочна, что женщина – вместилище зла, что начиная с Евы женщины склонны к увещеваниям дьявола, легко поддаются ему и становятся его верными служанками! А я вам скажу на это, что женщина изначально, по природе своей, подобна Богу, ибо она рождает новую жизнь. Поэтому и дьявол, который хочет погубить род людской, должен прежде всего уничтожить женщину, – вот он и гоняется за её душой.
От нас же, мужчин, зависит спасение женщины, и первый шаг к этому – её обожествление. Если мы будем относиться к женщинам, – ко всем женщинам, к каждой из них, – как к Божьему подобию, как к светлому существу, Богом данному мужчине, чтобы возвысить его, внести в его жизнь добро, ласку, внимание и сочувствие, чтобы даровать ему бессмертие не в потустороннем мире, а уже на этом свете в детях его и детях его детей, – мы исполним замысел Господа и не позволим дьяволу властвовать над нами. Если же мы будем видеть в женщинах одно зло, если станем попрекать женщину её слабостью, если будем суровы и беспощадны к ней, мы сами отдадим её в лапы сатаны.
Вы записали, святой отец?.. Я долго шёл к пониманию этого, и на своём пути совершил множество ошибок, – роковых ошибок, как вы это увидите, – но тем прочнее стало моё выстраданное убеждение в том, что женщину должно обожествлять.
Но мы опять отвлеклись и нарушили стройный порядок нашего повествования, – сказал Роббер. – Флоретта… Да, Флоретта стала моей первой любовью. Это была чудесная, необыкновенная девушка, без каких-либо недостатков, вернее, недостатки Флореты становились в моих глазах достоинствами и ещё более возвышали мою возлюбленную. Только так бывает в любви: замечая милые недостатки своей любимой, мы умиляемся и восхищаемся ими не меньше, чем её несомненными достоинствами.
Не могу удержаться, чтобы не процитировать одно понравившееся мне высказывание: «Красота и красивые женщины заслуживают того, чтобы каждый их восхвалял и ценил их превыше всего, потому что красивая женщина есть самый прекрасный объект, каким только можно любоваться, а красота – величайшее благо, которое Господь даровал человеческому роду, ведь через её свойства мы направляем душу к созерцанию, а через созерцание – к желанию небесных вещей, почему красота и была послана в нашу среду в качестве образца и залога».
С тех пор, как я волей случая пришел к замку, где жила Флоретта, мне не было покоя. Я разузнал у своей матушки, – обиняком и как бы невзначай, – кто живёт в замке, и как зовут прекрасную молодую даму, которую я разглядел на балконе. Так мне стало известно её имя, и скоро я принялся твердить его днём и ночью.
Флоретта была моей мечтой, моим идеалом, и как всякий идеал она была недостижима: слишком высока для того, чтобы я мог завести с ней отношения, обычные для влюблённого молодого человека. В сущности, наше знакомство могло состояться без труда, мне достаточно было нанести визит родителям девушки, и думаю, что они были бы не против моих посещений: я был для их дочери ровня по происхождению, положению и состоянию, – трудно было найти в нашей глуши более подходящего жениха. Но мысль о том, чтобы признаться Флоретте в любви, была для меня невозможной, почти что кощунственной. Она – божественный идеал, образец неземной красоты, а я – ничем не примечательный, диковатый молодой человек! В то время я не понимал, что женщину нельзя оскорбить любовью: она может принять или не принять любовь, но оскорбиться – никогда! Женщин обижает и больно ранит отсутствие любви, потому что именно в любви для них – смысл жизни и предназначение.
К тому же, надо признаться честно, я был болезненно самолюбив, и возможность отказа Флоретты была для меня невыносима, но и молчать далее, таить любовь в себе тоже стало мучительно. Выход нашелся сам собой: когда я однажды стоял, по своему обыкновению, под стенами замка Флоретты и наблюдал за ней, я заметил, как она взяла какую-то книгу и принялась читать. Значит, девушка была обучена грамоте; значит, я мог написать ей! Это было, безусловно, дерзостью с моей стороны, нарушением приличий, но не настолько, чтобы считать такой поступок недопустимым. Отголоски любовных песен труверов, раздающихся у стен замков прекрасных дам, донеслись уже и до наших краев.
Я решился: я написал Флоретте послание. Я писал о том, как увидел её впервые, приняв сначала за ангела, спустившегося с небес на нашу грешную землю; как долго не мог поверить, что она земная девушка из плоти и крови, настолько она прекрасна и совершенна. Я писал, что её образ затмил для меня свет солнца, луны и звёзд, потому что все небесные светила меркнут перед её красой. Я писал, что полюбил её, и буду любить, пока бьётся моё сердце, но пусть Флоретту не тревожит это признание: для меня достаточно того, что я издали, тайком, буду любоваться и восхищаться ею, – уже в этом для меня великое счастье…
Выспренно, напыщенно, – скажите вы? Да, я согласен, во многом моё письмо было навеяно галантной поэзией всё тех же труверов, однако оно было искренним, от души. Просто я не умел по-другому выразить свои чувства, у меня не хватало собственных слов.
Написав письмо, я передал его Флоретте через девушку-служанку, которая жила у них в замке, но иногда отлучалась в деревню проведать родных. Уговорить служанку было несложно: девушки охочи до любовных тайн, а я ещё посулил ей серебряную монету за исполнение моего поручения.
В тот же день Флоретта прочитала послание; заняв свой наблюдательный пост, я видел, как она, выйдя на балкон позже обыкновенного, была смущена, бросала быстрые взгляды на лес и, в конце концов, скоро удалилась в свою комнату.
За первым письмом последовало второе, потом третье и четвёртое. В них были, к примеру, такие стихотворные строки – прочту по памяти:
Когда я готовился отправить пятое послание, то неожиданно получил короткий ответ от Флоретты. Она была удивлена тем, что внушила мне такую любовь, говорила, что я преувеличиваю её достоинства, а в заключение интересовалась, кто я, как её нашел? Я написал, что принадлежу к благородному сословию, а моё имя ей ничего не скажет, поскольку я молод, не знатен и беден; к замку же Флоретты меня привела сама судьба…
Между нами завязалась переписка. Я по-прежнему воспевал мою любимую, – повторю, что это было искренне, – а она сообщала о том, как провела прошедшие дни, о мелких происшествиях в её доме, рассказывала о родителях, и так далее.
Я был на седьмом небе от восторга: у меня появилась дама сердца, прекрасная и недосягаемая, и я готов был посвятить ей всю свою жизнь. Отношения, которые сложились у нас, меня полностью устраивали: в моем понимании это была настоящая любовь, воспарившая над обыденным существованием. Но дальше произошло то, что и должно было произойти: Флоретта захотела увидеть своего таинственного поклонника. Я не виню её в этом: женщине трудно справиться со своим любопытством, особенно когда это касается любовных чувств. Надо обладать недюжинной силой воли, чтобы устоять перед таким соблазном.
Флоретта расспрашивала, конечно же, обо мне служанку, приносящую мои письма, и, видимо, та описала меня наилучшим образом, – как же тут было устоять! План, который они придумали, был превосходен: Флоретта переоделась в мешковатую крестьянскую одежду, замотала лицо платком до самых глаз, а затем вместе с девушкой-служанкой втайне выбралась из замка. Таким образом она присутствовала, под видом подруги служанки, при передаче моего очередного письма и смогла посмотреть на меня.