Десять жизней Мариам

Братья, не желая признаваться, что они в восторге, продолжали меня дразнить и вести себя так, будто они какие-нибудь оба[7] или воины и имеют надо мной власть. Но даже они то и дело стали отводить меня в сторону, разговаривать, задавать вопросы и прислушиваться к моим советам. «А как сказать вот это?» «А это слово что означает?» Они охотно внимали моим историям, которые я выуживала из разговоров, подслушанных у дагомейских[8] женщин на рынках, у меднокожих людей, у ремесленников из племени фон.

Мать хихикает, прикрывая рот рукой. Мой братик Огу у нее на руках удовлетворенно сосет грудь. По-моему, он слишком старается. Мать исхудала.

– Птичка, какая ж ты непослушная девчонка, – поддразнивает меня мама, продолжая посмеиваться над историей, которую я только что рассказала. – Тот, в тюрбане, – священник, нехорошо так шутить. Его бог разгневается. – Но она все еще улыбается.

Джери шлепает меня по макушке.

– Ой! – вскрикиваю я, отталкивая ее.

– Ну что ты как маленькая, – ругается она, – это же был просто шлепок.

Я смотрю на сестру. Ага, просто шлепок… Как же… Слишком уж увесисто.

– Если он нашлет на нас проклятие, виновата будешь ты, – добавляет Джери, как всегда, исполненная самомнения и сарказма. – Бог этого человека в тюрбане злее всех наших богов, вместе взятых!

Мать предупреждающе фыркает, Джери вздыхает, но больше ничего не говорит. Огу закапризничал, мама отвлекается. Джери сильно щиплет меня за руку и наклоняется так близко, что ее нос почти касается моего.

– Виновата будешь ты, – шипит она.

Именно в то время отец заметил меня, и я стала для него кем-то большим, чем просто четвертой дочкой, одной из многих. Это было необычно – по традиции женщины и мужчины работали и жили порознь: девочки с женщинами в женском доме, мальчики с мужчинами в мужском. Но отец во многом был первопроходцем, и мнение окружающих его не особо беспокоило. Его и так считали странным – надо же, всего одна жена, хотя явно может позволить себе двух! А теперь отец, уезжая по делам, еще стал время от времени брать с собой меня. Чем он занимался, я если когда и знала, то уже забыла. Думаю, он поступал так, потому что у него не было сына, который мог бы его сопровождать: Эва, мой старший брат, женился и перебрался в Бенин-Сити, где служил оба, а трехлетний Огу был еще ни на что не способным ребенком. Мне же исполнилось восемь, и я была достаточно сильной и сообразительной, чтобы не отставать от отца в поездках и выполнять какие-то его поручения, но не настолько взрослой, чтобы женщины приняли меня в свой круг. У меня еще не выросли груди, и я не уронила свою первую кровь, хоть было уже пора, потому и не интересовала их.

И вот однажды отец обернул мне голову тканью, как это делают малийцы («Уродливый пацан!» – прокомментировала, наморщив нос, Джери, разглядывая меня) и взял с собой в Бенин-Сити, в Калабар, странный оживленный город на воде, населенный странными людьми, место, где высокие белокрылые корабли отдыхали перед очередным плаванием. В каком-то смысле я стала собственному отцу поддельным сыном.

– Мой орленок, – говорил он мне иногда, печально улыбаясь. – Это неправильно, что ты разъезжаешь со мной как мальчик и я учу тебя охотиться. Тебе следует знать, как быть хорошей женой! Но без правильной повязки на голове кто примет тебя за девочку? – Он засмеялся. – Какой мужчина возьмет в жены орла?

Я не понимала. В поездках, особенно по лесам, отец рассказывал мне о существах, которые жили среди скал, в лесах и на лугах, среди деревьев и на равнинах. Мне нравились истории об орлице-змееяде, которая парила высоко в небе, а потом грациозно пикировала вниз, чтобы схватить высмотренную рептилию на ужин своим орлятам. Это были лучшие из матерей, сильные, преданные и бдительные. Они были бесстрашны. И неустанно охотились, чтобы прокормить птенцов.

– Они летают так высоко, отец, – заметила я. – Видят далеко, ловят змей для своих детей. Защищают свои гнезда. Разве это не идеальные жены?

– Правду ты говоришь, Маленькая Птичка. Как охотники они не имеют себе равных. – Он придержал меня за локоть. – Целься высоко, сделай вдох, чтобы рука была твердой, и сосредоточься на добыче.

Мой камень нашел цель, и с дерева упала жирная птичка. Это было мое первое убийство, и я пришла в восторг.

– Я как мать-орлица! – вскричала я, пускаясь в истовый танец победы.

Отец бросил птицу себе в мешок.

– Из тебя выйдет прекрасная мать, дочка. – Он улыбнулся мне, погладил по голове, затем посмотрел на горизонт. И про себя добавил так тихо, что я почти не расслышала: – Но мало кто из мужчин захочет видеть в своей постели орлицу, как бы искусно она ни владела копьем.