В Кэндлфорд!

Брат и сестра с неохотой убрали подарки. Эдмунд был рад получить сломанный штопор и маленький моток бечевки, а Лора восторгалась игольником в виде книжечки с фланелевыми страничками и полотняным переплетом с вышитой крестиком надписью «Будь прилежна». Все иглы внутри оказались ржавыми, но это не имело значения; игольник восхищал Лору как произведение искусства. Но прежде чем дети успели возразить матери, над перилами показалась голова миссис Херринг; ее чепец к тому времени еще сильнее съехал набок, а на лице повисла паутина.

– Не пригодится ли вам это, дорогая? – спросила она, протягивая связку легких стальных обручей, снятую с гвоздя на стене гардеробной.

– Без сомнения, это весьма любезно с вашей стороны, – последовал сдержанный ответ, – но, пожалуй, кринолин я носить не стану.

– Да. Он уже вышел из моды, – признала миссис Херринг. – И очень жаль, ведь это был удобный фасон для молодых замужних женщин. Я знавала таких, которые, нацепив кринолин побольше, дохаживали до самых родов, так что даже ближайшие соседи ничего не подозревали. Не то что нынешние бесстыдницы! А вот прекрасная фотография принца-консорта[9]. Уверена, вы о нем и слыхом не слыхивали, – обратилась она к детям.

Вовсе нет. Мама поведала Лоре и Эдмунду, что, когда умер принц-консорт, все женщины в стране облачились в траур, и, сколько бы им об этом ни рассказывали, дети каждый раз обязательно спрашивали: «Ты тоже носила траур, мама?» А мама отвечала, что в то время была маленькой девочкой, но надевала черный кушак и ленты. Дети знали, что принц-консорт был мужем королевы, хотя почему-то не королем, и что он был настолько хороший, что при жизни его никто не любил, кроме королевы, которая «души в нем не чаяла». Все это они выяснили постепенно, потому что у их соседки, носившей прозвище Старая Куини[10], была табакерка с портретами принца-консорта и королевы на крышке.

Однако миссис Херринг вернулась в чулан и, поскольку не могла забрать все свои вещи, решила проявить великодушие.

– А вот миленькая бисерная скамеечка для ног. Она попала ко мне из Тасмор-хауса после пожара, так что не сомневайтесь, вещь хорошая. Можете ее забрать, дорогая. Мне бы хотелось, чтобы она осталась у вас.

Лорина мать окинула взглядом маленькую круглую скамеечку с ножками в виде когтистых лап и шитой бисером обивкой. Ей эта вещица очень понравилась, но она положила себе ничего не брать. Возможно, ей также пришло в голову, что скамеечка все равно достанется ей, ведь миссис Херринг придется оставить все, что она не сумеет захватить с собой, потому что она снова произнесла:

– Без сомнения, это весьма любезно с вашей стороны, но я не знаю, пригодится ли она мне.

– Пригодится, пригодится! – заверила ее миссис Херринг. – Храни вещь семь лет, и ты обязательно найдешь ей применение! Кроме того, – довольно категорично добавила она, – скамеечка для ног необходима, когда кормишь грудью; вы же не станете делать вид, будто вам уже не доведется этого делать, и делать не единожды, – в вашем-то возрасте!

К счастью, в этот момент снизу донесся крик мистера Херринга, сообщавшего, что двуколка забита до отказа и он даже иголку больше не втиснет, поэтому его жена с глубоким вздохом заявила, что, судя по всему, остальное ей придется оставить тут.

– Возможно, вам удастся продать что получше и пустить деньги на оплату аренды, – с надеждой предложила миссис Херринг, но мама Лоры и Эдмунда решила, что лучший способ избавиться от хлама – костер в саду. Однако после отъезда домовладелицы она отобрала, почистила и сохранила несколько вещей, в том числе бисерную скамеечку для ног, медный половник и маленькие дорожные часы, которые после починки вызывали восторг у детей, поскольку бой часов сопровождался коротенькой мелодией: «дзынь, дзынь, дзынь, динь-динь-динь» – и так день за днем на протяжении целых сорока лет! Затем, отслужив, наконец, свой срок, они переселились на полку в мансарде Лориного дома.

На первом этаже накрыли «чай для гостей». На столе красовались лучший сервиз с широкими гирляндами из розовых роз по краям чашек, сердцевинки салата-латука, тонкие кусочки хлеба со сливочным маслом и хрустящие кексы, испеченные утром. Эдмунд и Лора чинно восседали на жестких «виндзорских» стульях. Сперва полагалось взять по кусочку хлеба с маслом. Хлеб с маслом всегда вначале: дети затвердили это как «отче наш». Однако мистер Херринг, самый старший из присутствующих, который был обязан подавать хороший пример, начал с кексов, внимательно осматривая каждый, а затем в два счета расправляясь с ним. Впрочем, не успел он доесть последние несколько кексов, как миссис Херринг положила ему на тарелку кусочек хлеба с маслом и многозначительно протянула латук; а когда он скрутил нежные молодые листья салата в тугой рулет и обмакнул в солонку, его жена взяла ложечку и насыпала соли на край его тарелки.

Миссис Херринг ела очень благовоспитанно: крошила кекс на тарелку, выбирала и отодвигала в сторону смородину, поскольку, как она объяснила, та была ей не по вкусу. Беря чашку, она округляла отставленный мизинец и отхлебывала чай, точно птица, подняв глаза к потолку.

Пока все сидели за столом, дверь была широко распахнута, и с улицы доносились аромат цветов и жужжание пчел, виднелись покачивающиеся верхушки фруктовых деревьев, словно обещая Лоре и Эдмунду, что скоро чопорное, церемонное чаепитие закончится и вся эта благодать будет ожидать детей в саду. Тут у дома остановилась какая-то женщина, внимательно осмотрела нагруженную двуколку, поставила ведра с водой и отворила калитку.

– Да ведь это Рэйчел. Чего ей надо? – сказала Эмма, несколько раздосадованная вторжением. А Рэйчел надо было знать, что за гости приехали и с какой целью.

– Уж не миссис ли Херринг это… и мистер Херринг вместе с ней! – воскликнула соседка с оттенком радостного удивления, приблизившись к двери. – Надо думать, вы притащились, чтобы разобрать этот ваш старый чулан! Я так и решила, когда увидела у калитки двуколку: «Это миссис Херринг наконец-то явилась за своим барахлом». Но я была не совсем уверена, ведь вы набросили сверху водонепроницаемую покрышку. Как вы оба поживаете там у себя?

Во время этой речи миссис Херринг на глазах оцепенела.

– У нас все хорошо, спасибо, – процедила она, – и нам очень нравится наше нынешнее жилище, хотя не понимаю, какое вам до того дело.

– О, это не в обиду вам, не сердитесь, – слегка смутилась Рэйчел. – Я лишь хотела узнать, так, по-дружески.