Мир! Дружба! Жвачка! Последнее лето детства

22
18
20
22
24
26
28
30

«Don"t hurt me, no more»[16], – пропела запись на том конце провода.

Трубка резко опустилась.

Женя услышала из телефона повторяющийся гудок, который воспроизводил ноту ля-бемоль. Она расстроенно положила трубку на рычаг и выключила магнитофон на письменном столе.

Ей даже удалось прикинуть в голове еще пару вариантов примирения, но внезапно телефон запиликал.

Женя взяла трубку.

«…и рот закрой. Вот и все, до свидания, черт с тобой»[17], – пропели Самойловы.

Женя слушала несколько секунд. Затем убрала телефон со стола, подошла к зеркалу, взяла расческу и принялась начесывать волосы к предстоящему концерту.

Где-то за окном из чужой форточки голосили: «Боль – это боль, как ее ты ни назови…»

Эльза вышла из подъезда и направилась к своей «девятке». Согнав с крыши толстого коричневого кота, уселась в салон и вставила ключ. Машина не подавала признаков жизни.

Эльза попробовала снова – никакой реакции. Она открыла капот и попыталась проверить двигатель, насколько умела. Кто-то отсоединил клемму с аккумулятора. В этот момент автомобиль качнуло. Эльза прислушалась. В багажнике кто-то шевелился.

Достав из салона биту, Эльза осторожно открыла багажник. Из-под дверцы навстречу ей высунулась рука с букетом. Напуганная девушка отпрыгнула в сторону и опустила биту. Она взяла цветы из рук Алика и сразу же выбросила.

– Я был к этому готов, – вздохнул Алик и достал из-за спины букет полевых цветов.

Этот подарок Эльза приняла. Алик улыбнулся и собрался уже было вылезти, но багажник резко захлопнулся.

– Ай! Больно, между прочим.

– Мне тоже больно! – крикнула Эльза в заднее окно багажника.

Несколько секунд Алик молчал, после чего заговорил уже без привычной издевки:

– Любимая, прости. Я скотина. Нет оправданий. Больше никогда не подниму на тебя руку. Клянусь! – Алик выдохнул на стекло и нарисовал сердечко на возникшей испарине. – Готов на все!

Эльза задумалась и открыла багажник.

– Прощаю. Но при одном условии. Мы уезжаем в Штаты.

– Круто! – Алик вытянулся. – Ты сегодня. А я через две недели.