– Я не смогу. Нет.
Охранник убрал трубку и вышел. Спустя несколько секунд вернулся вместе с перепуганной заплаканной Ирой в белом пеньюаре.
Каха указал ей на второй стул:
– Присаживайтесь, мадемуазель.
Надежда вернулась домой с двумя полными сетками, набитыми продуктами, завернутыми в бумагу.
– Федька, слушай, ты не представляешь, я, конечно, у тебя герой. Я три часа отстояла! И вот – двенадцать пар носков купила! Вообще, да? Пять черных, нет… шесть получается черных и шесть бежевых…
Федор перехватил сумки у Надежды и понес их на кухню.
Надежда заметила собранный чемодан и сообразила, что обед завтра она готовит сама.
– Я так понимаю, тебе носки не нужны… Ну и правильно – че, зачем? Там тепло. Босиком ходить будешь.
– Почему же? – смутился Федор. – Может, мы сразу в Нью-Йорк.
Надежда направилась к окну и выглянула во двор.
– Не-не-не-не, ты ж американские купишь. Цветные. С Микки-Маусами. Зачем тебе наши – серые, убогие.
– Надя. – Федор вздохнул и оперся локтем о косяк кухонной двери. – Я… я оценил твою иронию. Но, поверь, сейчас я серьезен как никогда. Мой нос наточен. Я проткну свой холст.
– Холст?
– Прошу тебя, поехали вместе, а? Вы мне очень важны.
– Как там сказал классик русской литературы? – Надежда закрыла чемодан Федора и протянула ему. – Гудбай! Че ты стоишь, я никак не пойму? Ты же все решил.
Федор надел шляпу, до недавнего времени покрывавшую голову Сан Саныча, взял чемодан и собрался с духом.
– Побыстрей как-то можно? – подгоняла Надежда, не желая дальше это выносить.
Отец семейства робко поплелся к входной двери.
– Федя! – окрикнула его жена. – Ты же понимаешь, если ты сейчас уйдешь – я тебя не прощу. Никогда! – И, не дожидаясь очередного пассажа о дальних берегах, она захлопнула за собой дверь в спальню.