Федор протянул папку Юрию Полиэктовичу и проговорил заискивающим голосом:
– А вы можете показать вашему знакомому издателю? Очень уж деньги нужны. Там такая живая история. Я бы с аванса вас отблагодарил.
Юрий Полиэктович застегнул ширинку и брезгливо поднял ладони:
– Я руки помыть.
– Ничего. Я еще раз напечатаю.
Юрий Полиэктович понял, что просто и деликатно улизнуть отсюда не получится.
– Федя, мне не нужен опус про Ивана Сергеевича. Тебе понятно или нет?!
– Все-таки прочитали. Как вам? – с затаенной надеждой спросил Федор.
– Честно?
– Да.
Юрий Полиэктович молча выудил стопку листов, а затем демонстративно запихнул их в фанерный лоток, куда складывали газеты и прочую замену туалетной бумаги.
– Вот, – сухо проронил декан и вышел из туалета.
– Подумаешь… – с досадой проворчал Федор. Он вытащил рукопись из лотка и отряхнул, скривившись. – Сам дерьмовые стихи пишет…
– Федя! – Юрия Полиэктович возник в проходе, и Федор вытянулся по струнке. – Я же слышу все!
В аудитории пахло деревом. Обитые лакированной фанерой стены отсвечивали в закатном солнце, поэтому казалось, что серые портреты Лескова и Горького улыбались. Но главное – здесь было тихо. Достаточно тихо, чтобы Федор мог страницу за страницей перечитать свой, как выяснилось, неудавшийся роман. Он вспомнил часы, когда перебирал материал и сверял события. Как вместе с Иваном проживал день за днем, чтобы во всех красках передать его историю. Какие надежды он возлагал на рукопись, уповая выручить хотя бы немного денег.
И все это – пустая трата времени. Федор смял лист и швырнул в урну. Достал следующий. Выбросил и его.
– Федор Иванович! – Дверь приоткрылась, и в аудиторию заглянула очкастая женщина с волнистыми волосами. Библиотекарь Татьяна привыкла стучаться уже после того, как входила в помещение. – А я опять к вам. Вы «Житие протопопа Аввакума» не сдали.
– Нет у меня никакого «Жития», – отрешенно ответил Федор.
– Потеряли? Вы тогда поищите еще, а я к вам завтра снова приду. Если вы не найдете – не страшно. Я… – Она медленно прикрыла дверь. – …спишу как ветхую.
Федор смял очередной листок.