Татьяна смутилась и неуверенно спросила:
– Федор Иванович, что-то случилось?
– Нет. Нет. Нет. Все хорошо. Просто я думал, что я писатель. Оказалось, обычный графоман. – Он пожал плечами и опять скомкал лист. – И место мое на базаре.
– Да что вы говорите? – Татьяна подалась вперед и ринулась к столу, приблизилась настолько, что Федор отчетливо различил запах «Красной Москвы». – Не может быть, чтобы человек с такой любовью к литературе плохо писал.
– Но вы же не читали… – Федор посмотрел на Татьяну. Пожалуй, ей немногим более тридцати. Милая, в нежно-розовой блузке с кружевным воротником, она напоминала аккуратную фарфоровую куклу.
– А давайте я прочту… – робко предложила она. – Я вам честно и непредвзято скажу, насколько вы талантливый.
Федор на секунду задумался. Встал и протянул библиотекарю уцелевшую часть рукописи.
Взгляды их встретились. Оба смотрели друг на друга почти в упор.
– Ладно. Спасибо вам, Татьяна.
– Можно просто Таня. – Она скромно улыбнулась.
– Таня… – Федор вынул из корзины и разгладил выброшенные листы, которые неожиданно снова приобрели ценность.
Таня взяла стопку, уселась за парту и принялась изучать. Федор бродил по аудитории. Добирался до последнего ряда и поглядывал в окно, а потом принимался наблюдать, как сменяют друг друга страницы в руках Татьяны.
– Федор Иванович. Федор Иванович! – Татьяна сияла. Она наконец дочитала рукопись.
– Да? Да, я здесь.
– Вы новый Пикуль! – восхитилась Татьяна.
– Чего?
Она осеклась, взяла в руки роман и поднялась со скамьи.
– Вы – Маркес. Я хотела сказать, новый Маркес!
– Вот еще. Маркес… – Федор чуть покраснел.
– Сейчас… Мой любимый момент. – Таня вытащила, наверное, самый измятый листок, подошла к Федору и прочитала: – «Если бы любовь измеряли термометром, то их квартира давно покрылась бы тонкой шалью серебристого инея». Вы… вы так точно… вы чувствуете одиночество. Вы… Я не могу, я сейчас заплачу. – Она сняла очки и достала платок.