Выдавливаю немного жидкого мыла на ладонь. Примериваюсь к пятну.
В уборную залетает Мамаева. Федя ошалело пялится на неё.
— Аль, ты промахнулась. Женский — левее.
Она сдувает прядь со лба. Смотрит свирепо. Чеканит:
— Я ничего не перепутала. Выйди, пожалуйста, — выразительный взгляд на Федю.
Тот смотрит вопросительно на меня, потом на неё. Киваю устало. Мол, иди.
— П-фф, — Федя закатывает глаза.
Когда дверь за ним закрывается, поворачиваюсь к Мамаевой. Говорю, намеренно вкладывая грубость в свой тон:
— Какого хрена ты за мной попёрлась? Я же сказал — оставь меня в покое!
Пропускает мои слова мимо ушей. Зеркалит:
— Какого хрена ты вмешиваешься в то, что тебя вообще не касается? Зачем ты сказал Саше, что я замужем? Это не твоего ума дело!
Не замечает, что перешла на «ты». Здесь и сейчас мы — просто два разозлённых друг на друга человека, и мы — равны.
Гнев затапливает меня. Чувствую, как кровь приливает к лицу. Виски обдаёт жаром. Алкоголь, помноженный на перманентное раздражение сегодняшнего вечера, даёт о себе знать. Сейчас мне хочется просто её придушить!
— Мамаева, — угрожающе надвигаюсь на неё, — через секунду ты выйдешь отсюда. И возможно. Возможно! — акцентирую. — Мы благополучно забудем о произошедшем сегодня.
— Нет! — звенит настырно. — Мы выясним всё здесь и сейчас!
— Мы ничего не будем выяснять, Мамаева. Свали уже!
Талдычит упорно:
— Мы просто работаем вместе. Я не лезу к тебе. А ты не лезешь ко мне! Дело Титана я не веду больше. Тогда какого чёрта сегодня речь идёт о моём муже?
Развожу руки, с зажатой в одной из них рубашкой, в стороны.
— Это уже превращается в дурную традицию, Мамаева. Не находишь? Ты, я, уборная. Испорченная рубашка.