О смерти подполковника Синякова объявили на следующий же день. С соответствующим прискорбием и диагнозом — внезапный сердечный приступ. Обязанности замполита временно возложили на начштаба Демина, хоть он и бубнил, что «я не политработник, сроду этим не занимался…» Но никуда не денешься, без замполита часть существовать не может. Подсуетились тут быстро, через пару дней прибыл новый замполит майор Козлов — и сразу же засел в своем кабинете, вникая в отчетность.
Слухи?.. Блуждали мутные. К чести часового Кононова, он ни единым словом ни обмолвился, что видел нас с Богомиловым в момент происшествия, которое формально к караульной службе никакого отношения не имело. Тем не менее, что-то очень криво просачивалось, вроде того, что на хоздворе командир и замполит выясняли отношения, по итогу чего с последним и случился сердечный приступ. А выяснение носило характер самый донжуанский: все, дескать, из-за Натальи Владимировны, то бишь вдовы. Уж больно романтический флер за нею вился. Такие женщины, наверное, даже если не хотят, создают вокруг себя ореол острой, влекущей загадочности, естественно, с сильнейшим сексуальным ароматом…
Я, разумеется, помалкивал. Богомилов тоже. Да мы в эти дни редко и виделись. Но я понимал, что сказке-то не конец. Что главное впереди.
Но вот и странные командированные исчезли. Служба продолжалась, войдя в обычную колею. Осень по-прежнему стояла дивная, ясная, с золотым светом, хрустальным воздухом, ярко-голубым небом… Правда, дни становились все холоднее и холоднее, а здесь, как ни крути, север. Перешли на зимнюю форму одежды. И со дня на день все ждали приказа Министра обороны Устинова о призыве и увольнении в запас.
Прилежно занимаясь текущими служебными делами, я ничуть не сомневался, что придет день и час, когда командир пригласит нас с Богомиловым для конфиденциальной беседы. Наверняка того же ожидал и лейтенант — и дождался.
Однажды, когда я трудился в вольере, лейтенант внезапно явился ко мне. Уже в шинели, по-зимнему. Он поглядел, как я вожусь с собаками, поухмылялся, не слишком удачно поострил на тему любви к животным, а потом зачем-то оглянулся и, понизив голос, произнес:
— Слушай! Нас с тобой завтра на почту пошлют. Нужно забрать технические посылки. Для лаборатории том что-то, какое-то оборудование, еще всякое барахло… Понимаешь?
Он так значительно взглянул на меня, с таким подтекстом, что я смекнул: вопросов задавать не надо. Завтра и будут ответы. Подгонять тут события не нужно.
На самом деле, завтра Смольников подошел ко мне и хмуро сказал:
— Сергеев! Тебя почему-то с Богомиловым на почту посылают за лабораторной посудой. Чем ты ухитрился им приглянуться?..
— А я во время приемки помогал им пробы брать из цистерн. Наверное, с задачей справился.
— А-а… Ну, понятно. Короче, начальство тебя командирует. Давай сейчас же, Богомилов тебя возле штаба ждет с шишигой.
Я откозырял: есть! — и побежал.
ГАЗ-66, точно, стоял у здания штаба, тарахтя мотором и распространяя едкую выхлопную вонь. Лейтенант стоял рядом и курил.
— А, прибыл, — сказал он мне. — Ну, поехали!
И взобрался в кабину, а я в кузов. И поехали.
Городской почтамт являл собой небольшое двухэтажное здание. Мы заехали на задний двор, оставили водителя Матвеева подышать осенним воздухом, а сами пошли в отделение служебной корреспонденции, включая отделение спецсвязи, то есть секретной почты.
Для этого нам пришлось подняться на второй этаж. Поднялись… И тут нас ожидал сюрприз.
Когда мы проходили мимо металлической двери спецпочты, из нее вдруг вышел… Романов. Командир нашей части.
Он не стал усмехаться, как-то шутить по поводу своего внезапного перед нами появления. На наше дружно-уставное «Здравия желаю, товарищ полковник!» сухо и сдержанно пригласил: