Теперь на первый план выходила проблема отношений с Парфией, царь которой энергично воспользовался гражданской войной в Римской империи, чтобы прибрать к рукам царства Северной Месопотамии – Осроену и Адиабену. Их римляне ещё при Марке Аврелии сумели подчинить своему влиянию57. Для парфян это был бы реванш за проигранную тогда войну. В самый разгар противостояния между Нигером и Севером Вологез IV через своих верных людей устроил в этих царствах мятежи против римской ориентации их правителей. После этого осроенские и адиабенские отряды осадили сторонников Нигера в Нисибисе. Когда же его дело оказалось вчистую проигранным и сам он бесславно погиб, то к Северу были отправлены послы с требованием оплатить этим царствам ту помощь, которую они ему якобы добросовестно оказывали, сражаясь с его лютым врагом. Победоносному же императору великодушно было обещано вернуть всю захваченную во время военных действий добычу и, в первую очередь, пленных римлян. В то же время недавние вассалы Рима отказывались покинуть захваченные в Северной Месопотамии города и впустить туда римские гарнизоны. Более того, они требовали, чтобы с земель Осроены и Адиабены были выведены задержавшиеся там отряды римских войск58.
Такие требования северомесопотамских царьков Север не мог не счесть вопиющей наглостью. Понятно, что и Осроена, и Адиабена, и Хатра рассчитывали на прямую поддержку парфян. Не зря ведь Вологез IV сообщал Нигеру, что разослал письма своим сатрапам с объявлением о сборе войск царства. Нигера нет, но войско-то собирается и вполне может двинуться против Севера. Уже собственно в парфянских интересах… Вологеза должно было опередить. Потому Луций, утвердившись в Сирии, в конце весны 195 года двинулся со своими легионами на земли к востоку от Евфрата. Царь Осроены Абгар IX немедленно осознал глубокую ошибочность ориентации на Парфию и счёл за благо вновь подчиниться римлянам. В Эдессе, столице царства, он предстал перед Севером и в подтверждение своей возобновлённой лояльности отдал сыновей в заложники. В знак доверия император позволил Абгару принять имя Септимий59. Когда римская армия перешла Евфрат, то оказалась в пустынной и крайне бедной водой местности. Воины жестоко страдали от жажды, как некогда шедшие этим же путём легионы Марка Лициния Красса… Реальной стала угроза потери большого числа солдат. Для полного несчастья разразилась песчаная буря, от которой войско сильно пострадало. Дион Кассий рисует такую картину: «Изнурённые походом и солнцем, они вдобавок сильно пострадали от песчаной бури, так что уже не могли ни идти, ни даже говорить и твердили только одно: «Воды, воды!» Когда же она появилась, то сначала из-за её странного вкуса она показалась им совершенно негодной; тогда Север потребовал себе чашу и, наполнив её водой, осушил на виду у всех. После этого и некоторые другие тоже выпили её, и силы вновь вернулись к ним».60
Преодолевая столь непростые природные препятствия, войско достигло Нисибиса, где император и устроил свою главную ставку. Далее он разделил армию на пять частей. Две из них под командованием Тита Секстия Латерана, старого друга Луция, и Тиберия Клавдия Кандида, отличившегося в битве с Нигером при Никее, должны были закрепить римскую власть на прилегающих землях. Три других отряда возглавили Публий Корнелий Ануллин, победитель при Иссе, Проб, возможно, зять Севера, и Юлий Лет. Они направились в область под названием Архэ, чьё местонахождение историками до сих пор точно не установлено61. Двинувшись с трёх сторон, римляне с немалым трудом ею овладели. В Адиабене возникли трудности, но Север успешно их преодолел, организовав там государственный переворот. Парфянский ставленник был устранён, царём стал проримский правитель Нарсес. Но полностью подчинить Адиабену пока не удалось. В целом же кампания 195 года была успешной. Север объявил о создании новой провинции Осроена. В ней были расквартированы два легиона, а центром её стал Нисибис. Верный Риму город, выдержавший осаду осроенцев и адиабенцев, удостоился почестей и получил статус римской колонии под названием Colonia Septima. От былого царства Абгару IX великодушно была оставлена Эдесса с окрестностями. Север очень гордился своими успехами. От сената он получил три приветствия с присвоением ему титулов Парфянский Арабский, Парфянский Адиабенский и Парфянский Великий62. Благодарно приняв два первых, от третьего он отказался. И это было благоразумно, поскольку самих парфян он не победил, а такой титул мог их разозлить и подвигнуть на прямые военные действия. Вологез и так направил свои войска навстречу римлянам, но Северу удалось договориться о мире ценой уступки Парфии части Восточной Армении63.
Во время торжеств по случаю успеха в Северной Месопотамии произошёл забавный случай, описанный Дионом Кассием. «И в то время как Север весьма гордился этими успехами, словно он превзошёл умом и храбростью всех людей, случилось совершенно невероятное событие: некий разбойник по имени Клавдий, который орудовал в Иудее и Сирии и поэтому с особым усердием разыскивался, однажды явился к Северу в сопровождении всадников, словно какой-то военный трибун, поприветствовал и поцеловал его; и ни тогда его сразу не изобличили, ни позднее не поймали».64
Славный разбойник блистательно посмеялся над могущественным императором. Оказывается, достаточно облачиться как римский воинский трибун, и никому в голову не придёт, кто может в таком обличии скрываться. Не удивительно, что столь отважного рискового грабителя так и не сумели поймать.
На волне празднований Север принял решение, которое неизбежно вело к разрыву с Клодием Альбином. В 195 году, находясь в Месопотамии, Луций объявил, что его старший сын Бассиан отныне будет носить имя Марк Аврелий Антонин65. Для обоснования этого решения Север назвал себя самого сыном Марка Аврелия, став таким образом заодно и названным братом Коммода66. Отсюда следовала неизбежная реабилитация и обожествление того, о ком в Риме вспоминали, мягко говоря, безо всякого почтения. Со временем Север откажется от имени Пертинакс, как явно в таком соседстве неуместного. Когда точно произошли принятия новых имён Северами, во многом неясно. Как справедливо пишет немецкий исследователь Карл Крист: «Хронология событий тех месяцев недостоверна, взаимодействие акций и реакций однозначно реконструировать невозможно».67 Известно только, что впервые Бассиан в качестве цезаря появляется вместе с Севером на рескрипте, датированном 1 января 196 года68. Понятно, что стал он таковым ранее.
Действия Луция ясно показывают стремление к полной легитимизации семейного императорского статуса путём включения и себя, и потомства в число Антонинов. Явно обнаруживается желание создать настоящую правящую династию. Здесь сразу вспоминается Веспасиан, гордо заявивший о своих сыновьях Тите и Домициане сенату, «что наследовать ему будут или сыновья, или никто»69. Да и Марк Аврелий, завещавший власть Коммоду, был для Севера образцовым примером. Беда, однако, была в том, что Децим Клодий Альбин за два с лишним года уже привык, что цезарем при августе Севере является именно он и никаких соперников у него быть не должно. К тому же вёл себя Альбин совершенно лояльно в отношении правящего императора. Пожелал даже посодействовать восстановлению сирийских городов, разрушенных Нигером после случившихся там мятежей. Правда, это можно было истолковать и как стремление снискать среди их населения личную популярность… Но ведь тогда ещё противостояние Альбина с Севером даже не предполагалось. Кто же стал инициатором разрыва? Безусловно, правящий император. Как утверждает Геродиан: «После гибели Нигера Альбин казался ему лишним и обременительным; к тому же он слышал, что тот слишком по-императорски упивается именем Цезаря, что многие особенно видные сенаторы в своих частных тайных письмах уговаривают его идти на Рим, пока Север занят и отсутствует. Ведь патриции предпочитали иметь его правителем, так как он был из хорошего рода и, кроме того, как говорили, у него был добрый нрав».70
Что ж, ничего не скажешь: перлюстрация приватной переписки в Империи работала отменно, конечно же, поощряемая высшей властью… Насколько справедливы обвинения Децима в упоении своим статусом – сказать сложно. Не похоже, чтобы был он столь примитивным духовно. А вот то, что находились в Риме люди, желавшие избавиться от нелюбезного им Севера и привести на Палатин Альбина, сомневаться не приходится. Подобные настроения в столице не могли не встревожить Луция, и он решил, не переходя к открытому противостоянию, избавиться от опасного соправителя тайно. План Севера состоял в следующем: его доверенные люди, которым он поручал свою почту, должны были предстать перед Децимом и вручить ему письмо от августа. При этом надо было попросить цезаря отойти в сторонку, якобы для передачи особо секретных указаний. Когда же Альбин оказался бы без своего окружения и телохранителей, посланцы императора должны были неожиданно напасть на него и убить на месте. На всякий случай у них с собой был яд, которым, сумев уговорить кого-либо из поваров или виночерпиев, можно было цезаря отравить. Но не сработал ни один из вариантов задуманного устранения Альбина. У того оказалось в окружении достаточно верных друзей, доверия к Северу не испытывавших, а ряд жестокостей, проявленных им на Востоке, заставил их насторожиться. На многих мрачное впечатление произвела безжалостная расправа над женой и детьми Нигера. Пока шла война, с ними обходились хорошо, пусть и держали в заложниках. Но после победы было приказано немедленно их казнить. Возможно, до прибытия посланцев императора из Рима от доброжелателей Альбина пришло предупреждение о враждебном настрое Севера. Во всяком случае, Децим окружил себя большой стражей и запретил пропускать к себе посланных августом людей, предварительно их не обыскав. Когда же посланцы принцепса прибыли, то их схватили. Энергично проведённый допрос дал результат. Признание было получено и убийство сорвано. Альбин приказал покарать преступников и стал готовиться к открытому противостоянию с Севером. Мы не знаем, получил ли он уже к этому времени известие об удивительном родстве Бассиана с Марком Аврелием, но и без этого иного выбора у соправителя не оставалось. Действительным же виновником возобновившейся гражданской войны следует считать Луция Септимия Севера71.
Сам император вовсе не был смущён случившимся. Более того, он немедленно обратился к выстроенному по его приказу войску с трибуны, изобразив благородное негодование по поводу неблагодарности Альбина, коего он так замечательно облагодетельствовал. Геродиан приводит эту речь полностью. Каким образом она попала на страницы его исторического сочинения? Дело в том, что Север написал свою автобиографию, до нас, увы, не дошедшую. А уж в ней император не мог упустить возможность поместить текст, полностью его обеляющий, а соперника очерняющий. В любом случае, ознакомиться с этой речью небезынтересно. «Пусть никто не обвинит меня в легкомыслии за мои прежние действия и не сочтёт меня неверным и бессовестным по отношению к тому, кто был моим другом. Ведь я всё дал ему, разделив с ним могущество императорской власти, то есть то, что с трудом делят даже с родными братьями: то, что вы вручили мне одному, я разделил с ним. Но за все мои великие благодеяния Альбин отплатил мне неблагодарностью. Он собирает против нас оружие и войско, презрев ваше мужество и пренебрегая своим долгом, желая в своей ненасытной жадности, несмотря на опасности, овладеть целиком тем, часть чего он получил от меня без войны и сражений; он не постыдился богов, которыми он часто клялся, не пощадил ваших трудов, которые вы перенесли с такой славой и доблестью. Ведь он извлёк выгоду из ваших подвигов, а если бы сохранял верность, то имел бы и больше почестей, полученных нами обоими от вас. Подобно тому, как несправедливо начинать мерзкие дела, так и малодушно не защищаться обиженному. К войне против Нигера нас привёл не столько какой-либо благовидный предлог, сколько неизбежность вражды. Он вызвал нашу ненависть не тем, что стремился похитить имевшуюся у нас власть; каждый из нас с одинаковым честолюбием стремился к брошенной и ставшей предметом спора власти. Альбин же, презрев клятвы и договоры, хотя он и получил от меня всё, что обычно дают только родному сыну, предпочёл стать мне врагом вместо друга, противником вместо близкого человека. Подобно тому, как прежде мы, благодетельствуя Альбину, украсили его честью и славой, так теперь мы оружием изобличим его неверность и трусость. Ведь его немногочисленное войско, состоящее из островитян, не выдержит вашей мощи. Вы одни только благодаря своему рвению и мужеству победили в стольких битвах и покорили весь Восток; так неужели же ныне, когда у вас появились такие сильные союзники, когда почти всё римское войско находится здесь, неужели теперь вы не одолеете с легкостью немногочисленных врагов, находящихся под командой человека и не отважного, и не трезвого? Ибо кто не слыхал о его изнеженности, так что его образ жизни больше подходит для хороводов, чем для военного строя. Итак, смело двинемся с нашим обычным рвением и мужеством, полагаясь на богов, которых он оскорбил ложными клятвами, и, помня о трофеях, которых мы воздвигли так много, а он презрел».72
Речь, конечно, насквозь лживая, но ведь яркая, впечатляющая и очень убедительная. На войско она произвела именно то впечатление, которого Север и добивался. Легионеры единодушно объявили Альбина «врагом отечества», восторженно прославляли своего императора, громкими криками обещая ему всяческую поддержку. Дабы закрепить ораторский эффект, Север приказал тут же раздать воинам щедрые денежные выплаты, что, конечно же, было встречено с радостью. После этого можно было выступать в поход. К этому времени, в конце 195 года, Луций уже находился в Паннонии среди наиболее верных ему дунайских легионов. Известие о разрыве между августом и цезарем достигло Рима в середине декабря 195 года, как раз во время празднования Сатурналий. 15 декабря сенат, следуя поступившему обращению правящего императора, послушно объявил Децима Клодия Альбина «врагом отечества», тем самым окончательно узаконив начало новой гражданской войны. При этом должно отметить, что настроения в столице Империи были вовсе не однозначными. Сенат, безропотно исполнявший все пожелания Севера, отнюдь не был един в одобрении его дел. Дион Кассий так характеризует настроения в римских верхах в те дни: «Хотя весь мир пришёл в волнение из-за такого положения дел, мы, сенаторы, тем не менее сохраняли спокойствие, во всяком случае те из нас, кто не разделял с ними опасностей и упований, открыто склоняясь на сторону того или другого».73 Получается, в сенате образовались три группы: сторонников Севера, приверженцев Альбина и молчаливого большинства, сохранявшего спокойствие, понимая риск прямого обнаружения своих пристрастий. Настроения же простого народа были далеки от одобрения новой схватки за власть в Империи. Римляне, несмотря на Сатурналии – самое любимое празднество потомков Ромула, открыто выражали своё недовольство. Даже во время состязания колесниц – наипопулярнейшего зрелища зрители повели себя необычно. Не прозвучало ни одного голоса в поддержку участников. Но вот после заезда стали раздаваться многочисленные и громкие восклицания: «Доколь нам это терпеть? Сколько ещё воевать нам друг с другом?» Но если Северу и донесли о таких настроениях в столице, то, думается, он едва ли обратил на это внимание. В те дни у него появился ещё один повод с оптимизмом смотреть в будущее. То ли в самом конце 195 года, то ли в начале 196-го наконец-то пал Византий, выдерживавший осаду со 193 года. Едва ли его защитники сражались за проигранное дело Нигера, очевидно, просто не желали повиноваться именно Северу. Потому они становились естественными союзниками Альбина. Вот Луций и, не скрывая радости, повторял, обращаясь к солдатам и офицерам своей армии: «Взяли мы и Византий!»
С павшим городом обошлись очень жестоко. Все представители власти и те, кто сражался на стенах, были казнены. Византий лишился самоуправления и гражданских учреждений, горожане потеряли своё имущество. Сам город с его земельными владениями был передан в ведение Перинфа, стойко отразившего нападение войск Нигера. Жители последнего, желая угодить Северу, унижали византийцев, как могли74. Великодушие император проявил только к захваченному в Византии уроженцу Никеи Приску – замечательному военному инженеру, создавшему грозные машины, обрушивавшие во время осады на неприятеля куски скал и тяжёлые брёвна, метавшие на большое расстояние камни, копья и стрелы. Были и такие сложные механизмы со специальными крючьями, которые цепляли вражеские корабли и то внезапно опускали их, то внезапно поднимали… Военное изобретение, достойное великого Архимеда! Не исключено, что Приск изучал его инженерные достижения времён знаменитой осады Сиракуз в 214–212 гг. до н. э. во время Второй Пунической войны. Север отменил ранее вынесенный изобретателю смертный приговор и зачислил его к себе на службу. Сгоряча Луций распорядился снести крепостные стены ненавистного города. Их разрушили. И только после этого император сообразил, что «римлян он оставил без сильного оплота и плацдарма против варваров Понта и Азии75». Должно быть, речь идёт о сарматах Причерноморских степей и аланах, вторгавшихся в малоазийские провинции Империи. Последовало новое распоряжение уже о восстановлении Византия! Были построены крепостные стены, а заодно горожан осчастливили новым ипподромом и термами. Работы эти длились долго и завершились уже при преемнике Севера Каракалле.
С рубежа Востока и Запада вернёмся в те владения Империи, где запылала гражданская война. Клодий Альбин в силу сложившихся обстоятельств был принуждён принять вызов Севера и перейти к активному противодействию его силам. Все три подчинённых Дециму легиона переправились на континент. Вместе с ними остров покинули и многочисленные вспомогательные войска. Напомним, что общая численность легионеров и ауксилариев в Британии составляла не менее 50 000 человек. Сила, достаточно грозная! Правда, устремившись всей своей мощью за пролив, Альбин совершенно оголил оборону опасного северного рубежа римских владений в Каледонии. То ли он не опасался нападения воинственных варваров, то ли полагал, что, победив в главной войне, сумеет восстановить прежнее положение на границе, если таковое будет поколеблено. А, может, он и договорился с каледонцами о мирном их поведении на время римской междоусобицы…
Находясь в постоянном противостоянии на северных рубежах острова с опасным и сильным врагом, опасаясь частых бунтов на покорённой территории Британии, тамошние легионы обладали высокой боеспособностью, что и сказалось в первых их сражениях с войсками Севера на земле Галлии.
Навстречу пересекшим пролив легионам Альбина двинулся наместник Нижней Германии Вивий Луп. В его распоряжении были два легиона, в этой провинции традиционно располагавшиеся: I Минервы и XXII Фортуны Первородной. Луп таким образом также оголял римскую границу по Нижнему Рейну, благо она в то время была относительно спокойной.
Первое столкновение закончилось не в пользу войск Севера. Луп был разбит, легионы его понесли большие потери76. Укрепившись после победы в Галлии, разместив свой лагерь близ Лугдуна (совр. Лион), Альбин сразу же отправил своих посланников во все соседние провинции с требованием подчиниться ему и в знак этого немедленно прислать денег и продовольствие для армии77. Нашлись и такие, что послушно это выполнили, но были и те, кто не рискнул открыто признать власть того, кто в глазах многих и многих римлян выглядел нежданным претендентом на Палатин. Север-то после двух с лишним лет своего правления явно уже стал восприниматься как законный император. Потому в Галлии даже после первых успехов британских легионов далеко не все были готовы признать Альбина августом, пусть он себя таковым и провозгласил и даже стал чеканить свою монету. Да и сопротивление сторонников Севера продолжалось. Хорошо укреплённая Аугуста Треверов (совр. Трир) оказала сопротивление войскам претендента вполне успешно78. Не всегда и легионы шли за наместниками провинций, Альбина признавших. Луций Новий Руф, возглавлявший Тарраконскую или же Ближнюю Испанию, перешёл на сторону Децима, но вот стоявший там VII Сдвоенный легион сохранил верность правящему императору79. Нашёлся и удивительный бескорыстный и, главное, успешный энтузиаст дела поддержки Севера в Галлии. Некий Нумериан, по роду занятий скромный школьный учитель, обучавший мальчиков и девочек грамоте, отправился за Альпы по каким-то своим делам. Но, прибыв в провинцию, вдруг объявил себя сенатором, получившим поручение императора набирать войска. Небольшой отряд он действительно сумел создать и, более того, добился успехов в ряде нападений на солдат Альбина. Север, узнав об этом отважном партизане, решил, что это настоящий сенатор, послал ему письмо с похвалой и приказал набирать побольше войск. Нумериан действительно сумел увеличить свои силы и стал добиваться поистине поразительных успехов. Ему удалось захватить какую-то местную казну, содержавшую 70 миллионов сестерциев! Её он благополучно отправил Северу. Когда война закончилась, Нумериан предстал перед императором и честно рассказал ему, кто он такой. При этом отказался просить чего-либо в награду, хотя по всем статьям её заслуживал. Остаток жизни он скромно провёл в деревне, согласившись получить от Севера лишь небольшое пособие на повседневные нужды. Поведал эту незаурядную историю Дион Кассий80.
Военные действия между войсками Альбина и Севера велись на земле Галлии в течение всего 196 года и шли с переменным успехом81. Луцию удалось заблокировать альпийские переходы и не допустить вторжения противника в Италию. Перезимовав в Паннонии, он прибыл на театр военных действий, чтобы лично ими руководить. Здесь Северу удалось одержать первую победу над соперником в сражении близ города Тинурция82. Он принял в битве личное участие и в ходе её подвергся огромной опасности из-за падения своего коня. Легионеры подумали, что принцепс погиб, сражённый свинцовой пулей, и, как утверждает Элий Спартиан, войско уже собралось избирать нового императора83. Если это сообщение верно, то кого же войско могло объявить новым властелином Рима? Едва ли это был бы малолетний Бассиан, недавно переименованный в Марка Аврелия Антонина. Скорее всего, в случае гибели Севера речь могла бы пойти о ком-либо из видных военачальников…
А вдруг бы легионы решились покориться Альбину? Окажись свинцовая пуля, пущенная каким-то пращником, точнее и не было бы в истории Рима династии Северов!
Луций уцелел, первый успех был достигнут, но судьбу противостояния это ещё не решило. Генеральное сражение произошло близ Лугдуна. Дион Кассий приводит данные о численности обеих армий. Согласно его утверждению, в каждой из них было по 150 тысяч воинов. Вопиющее преувеличение такого их количества очевидно. Около 300 тысяч человек насчитывали все вооружённые силы Римской империи. Не исключено, что Дион Кассий, называя число 150 тысяч, имел в виду общее количество сражавшихся в битве. В последующих же редакциях его текстов численность эта была ошибочно распространена на каждую из противостоящих друг другу армий. В любом случае в битве при Лугдуне 19 февраля 197 года сошлись войска, каждое из которых исчислялось десятками тысяч.
Описание сражения нам известно со слов и Диона Кассия, и Геродиана. «… успех неоднократно склонялся то на одну, то на другую сторону»84. «Сражение было очень упорным, и исход его долго оставался неясным. Ведь британцы храбростью и кровожадностью ничуть не уступают иллирийцам; так как оба войска сражались отважно, то одинаково трудно было обратить в бегство одно из них».85 Север, как и при Тинурции, присутствовал на поле битвы. Альбин же, по утверждению Геродиана, послал армию в бой, оставшись за стенами Лугдуна. Если сравнить обоих командующих как полководцев, то Север имел больший опыт военных кампаний, Альбин же превосходил противника в практике руководства войсками на полях сражений. Ведь Луций ранее предоставлял командование в битвах подчинённым ему полководцам86.
Кровопролитное противостояние продолжалось с крайним ожесточением, но постепенно на флангах обнаружилось превосходство каждой из сторон. Если левый Альбина не выдержал натиска более опытных войск Севера, то на другой стороне складывалась противоположная ситуация. Свой правый фланг британцы хитроумно защитили умело замаскированными ямами и рвами. В ходе сражения воины Альбина, подойдя к ним вплотную, стали осыпать противника дротиками, после чего начали пятиться назад, как бы смущённые превосходящими силами северианцев. Те же, ошибочно приняв действия врага за проявление слабости, безудержно ринулись вперёд. Последствия этой непродуманной атаки подробно описал Дион Кассий: «Воины Севера, раздражённые непродолжительным наступлением противника и исполненные презрения к врагам из-за их скорого бегства, бросились на них, полагая, что расстояние между ними легко преодолимо, но, когда они достигли рвов, их постигло страшное несчастье. Дело в том, что те, кто находился в передних рядах, стали падать в ямы, как только обрушились наземные перекрытия, а те, которые следовали за ними, стали спотыкаться о тела передних, терять равновесие и проваливаться вниз. Остальные в страхе отступили назад, но внезапность поворота привела к тому, что они не только сбивали с ног друг друга, но и опрокинули тех, которые шли в арьергарде, столкнув их в глубокий овраг. Многие из них погибли, как и многие из тех, которые провалились в ямы, кони и люди вперемешку. В этой сумятице погибали и те, которые находились между рвами и оврагом, осыпаемые стрелами и метательными снарядами».87 Север, видя, что его войско терпит неудачу, во главе преторианцев ринулся спасать положение. Но его личное участие в бою второй раз подряд, если вспомнить сражение при Тинурции, едва не обернулось наихудшим исходом – гибелью главнокомандующего. Атака преторианцев провалилась. Они не только не сумели остановить легионы Альбина, но под угрозой полной гибели обратились в бегство. Левый фланг северианцев был полностью разгромлен88. Луций, как и в предыдущей битве, лишился коня и находился в смертельной опасности. Его поведение тогда историки описывают по-разному. Дион Кассий сообщает, что, видя бегство своей армии, Север, разорвав свой плащ и обнажив меч, ворвался в ряды беглецов, надеясь, что либо они, вдохновлённые отвагой императора, вновь повернутся лицом к неприятелю (такие случаи не раз бывали в римской военной истории), либо он сам честно погибнет в бою. Геродиан же рисует совсем не героическую картину. «Север бежал, упал с лошади, но, сбросив с себя императорский плащ, оставался незамеченным».89 Традиционно потеря плаща в сражении считалась для полководца величайшим позором. Конечно, избавившись от пурпурного одеяния, прямо указывавшего на него как на августа, Луций спасал свою действительно драгоценную для армии жизнь. Но то, что он сам его сбросил… Может, поэтому Дион Кассий и смягчил ситуацию90. Геродиан же репутации императора не пожалел.